Человеческая природа и социальный порядок - [96]

«And do a wilful stillness entertain,

With purpose to be dressed in an opinion

Of wisdom, gravity, profound conceit»[138].

Дизраэли, по отзывам, «был человеком непостижимого чутья и хитрости», и все мы знаем таких людей в кругу своих друзей и знакомых.

То же происходит и с выражением индивидуальности в литературе. Книга, совершенно понятная уже при первом, поверхностном прочтении, обречена на то, чтобы ее посчитали банальной. Если бы она содержала нечто важное, она показалась бы нам хоть сколько-нибудь необычной и не была бы до конца понятна до тех пор, пока мы со временем не вникли бы в нее. В конце концов она сослужила бы нам свою службу и ее влияние пошло бы на убыль. Так всегда, я полагаю, происходит с авторами, которые глубоко трогают нас: вначале возникает ощущение тайны и чувство еще неведомой жизни, потом следует волнующее приобщение к ним, переходящее в стойкую привязанность или, напротив, в отвращение и недоверие. Человек зрелых лет и устоявшегося мировоззрения, не ожидающий от литературы ничего, кроме подтверждения и обновления старых идей, вполне может довольствоваться полной и не затрагивающей воображение ясностью, но молодые и честолюбивые читатели этим не удовлетворятся. Они жаждут этих волнующих переживаний, столь благотворных для их развития. Максима Гете гласит, что там, где нет тайны, не может быть власти; и неувядающую жизненность его произведений можно объяснить тем, что он был не слишком озабочен, поймут ли его люди, а описывал свои сокровенные переживания настолько точно, насколько мог, предоставив остальное времени. То же самое можно сказать и относительно Браунинга и многих других великих писателей.

Нечто подобное происходит и в искусстве ваяния. Тайна, которую несет в себе искусство, — вовсе не интеллектуального характера (хотя это во многом присуще некоторым художникам, например Леонардо да Винчи, который «покорял магнетизмом своей необъятной личности»[139]); это, скорее, тайна чувства, неясно и едва уловимо взывающая к темным истокам нашего эстетического восприятия, пробуждающая до сей поры дремавшую способность к гармоничной чувственной жизни, подобно первому дуновению теплого ветерка весной. В этом, как мне кажется, и заключается эффект таинственности, свойственный всем великим произведениям искусства. Наверное, все согласятся, что это справедливо по отношению к музыке, хотя не все сочтут, что то же самое можно сказать о живописи, скульптуре и архитектуре.

Известно, что тайна неотделима от высших форм религиозного идеализма; это обстоятельство можно рассматривать как наиболее полное выражение той же самой потребности связывать непостижимость и личностное влияние. Если уж воображение не может смириться с отсутствием тайны в более простых случаях, то это тем более так, когда оно формирует образ самой совершенной личности, какую только может себе представить.

Хотя влияние личности зависит от того, что мы о ней думаем, а не от того, какова она на самом деле, все же наиболее важным является впечатление относительно ее подлинной сущности и чистоты ее намерений; это впечатление едва ли выдержит скрупулезный анализ, если не соответствует действительности. Следовательно, как правило, тот, кто хочет надолго оставаться лидером, должен верить в то, за что он выступает. Такая вера оказывает мощное влияние на умы других людей.

«While thus he spake, his eye, dwelling on mine,

Drew me, with power upon me, till I grew

One with him, to believe as he believed»[140].

Если мы чувствуем, что слова человека расходятся с его характером, образ его блекнет и теряет цельность; наше воображение восстает против такого вопиющего несоответствия, и даже его лучшие качества будут восприниматься с трудом. Поэтому ничто так не гибельно для авторитетной личности, как уличение в неискренности или неуверенности, а при непосредственном общении это едва ли удастся скрыть.

Как только Лютер прибыл в Рим и увидел, что за человек Папа на самом деле, институт папства был основательно поколеблен…

До какой степени человек может влиять на других с помощью своего ложного образа, зависит от множества обстоятельств. Как уже говорилось, сам человек может быть довольно ничтожным и не иметь никакого отношения к своему образу, который является особым продуктом деятельности коллективного воображения. Однако такое вряд ли возможно, за исключением тех случаев, когда нет никаких непосредственных контактов между лидером и его последователями; это обстоятельство частично объясняет, почему авторитет, особенно если им прикрывается слабая личность, всегда имеет обыкновение окружатся формальностями и искусственной таинственностью. Тем самым он ограждает себя от близких контактов и дает воображению окружающих простор для его идеализации. Среди уверенных в себе и практичных людей, какими являются наши современники, отличающиеся трезвой расчетливостью и малым уважением к традициям, власть формальных условностей хотя и ослабла, но все еще велика. Армейская и флотская дисциплина, например, твердо настаивает на необходимости соблюдения формальных различий между старшими и младшими по чину, тем самым способствуя поддержанию непререкаемого авторитета первых. Подобным же образом, как отмечает профессор Росс в своей работе «Социальное управление»