Человеческая природа и социальный порядок - [2]

История жизни, чьи истоки так далеки, а проявления столь разнообразны, движется по двум весьма различным руслам. Или, наверное, лучше говорить о реке и дороге, идущей вдоль берега, — как бы двух передающих каналах. Река — это наследственность, или то, что передано нам от животного мира, дорога — это информация, или социальная трансмиссия. Одна передается через зародышевую плазму, другая — через язык, общение и образование. Дорога моложе реки: это усовершенствование, которого не было на заре жизни и которое появляется позднее: сначала это едва заметная тропинка вдоль реки, которая становится все более отчетливой и наезженной и наконец превращается в сложно обустроенное шоссе с таким же оживленным движением, как и на самой реке.

Как эта идея соотносится с жизнью отдельно взятого индивида — вашей или моей, например? Тело, а вместе с ним и сознание индивида возникают из мельчайшей, почти микроскопической частицы вещества — клетки, образованной союзом клеток, пришедших из тел его родителей и содержащих каким-то не вполне еще понятным нам образом тенденции развития, восходящие через его ближайших к неопределенно далеким по времени предкам. Это наследственный путь его жизни, и особые клетки, передающие наследственный материал — они называются зародышевой плазмой, — по-видимому, единственный источник того склада характера, предрасположенностей, склонностей, способностей и потенциала, которые есть у каждого из нас в начале жизненного пути.

Социальный источник жизни человека обретается в общении с другими людьми. Все начинается с восприимчивости к прикосновениям, интонациям голоса, жестам и выражению лица; позднее постепенно приходит понимание речи. Говорить он учится в своей семье и у товарищей по играм, которые, в свою очередь, научились этому у своих родителей, и, таким образом, речь восходит к самым ранним этапам человеческой истории и еще дальше в прошлое: к нечленораздельным крикам наших доисторических предков. Точно так же дело обстоит с использованием орудий, музыкой, искусством, религией, торговлей и всем остальным, что он может научиться понимать и делать. Все это социальное наследие незапамятного прошлого.

Мы можем разграничить эти две линии истории, возможно, более четко, если рассмотрим случай, когда дорога социального наследования не следует параллельно потоку природной наследственности, но как бы подключается к другому потоку. Предположим, например, что американская семья усыновляет китайского ребенка и привозит его домой, в Америку. Природное прошлое этого ребенка коренится в Китае. Его будут отличать прямые черные волосы, желтоватая кожа и другие физические черты, присущие китайцам, а также какие-то черты ментальности, которые могут быть частью их наследственности. Но его социальное прошлое будет относиться к Америке, потому что от людей, окружающих его, он научится английской речи, усвоит обычаи, манеры и идеи, сложившиеся в этой стране. Он станет наследником американских политических, религиозных, образовательных и экономических институтов; все его сознание будет сознанием американца, исключая лишь разницу (если таковая вообще существует) между его врожденной способностью учиться и способностями других американских детей. Китайская река и американская дорога сойдутся в его жизни.

Если бы таких детей было двое — предположим, что это близнецы, почти одинаковые при рождении, — и один из них остался в Китае, а другого увезли в Америку, то они выросли бы похожими физически и, возможно, по характеру: активными или инертными, задумчивыми или импульсивными, но совершенно отличались бы по манере одеваться, языку и образу мыслей. В этом ребенок, воспитанный в Америке, был бы гораздо более похож на своих американских молочных братьев, чем на своего брата-близнеца в Китае.

Что же мы получаем через зародышевую плазму в отличие от того, что имеет социальное происхождение? Первая, очевидно, является основным источником наших телесно-физических особенностей. Ребенок темнокожей расы будет темнокожим независимо от того, в каком обществе он растет; его будут отличать также все те характерные черты расового типа, к которому принадлежит его зародышевая плазма: волосы, форма головы, рост и т. п. Несомненно также, хотя и не столь очевидно, что он получает из этого же источника свои исходные умственные способности. Ребенок, чьи предки были слабоумны, обычно тоже бывает слабоумен, а тот, чьи родители обладают необычными способностями, склонен походить на них. Наследственность определяет не только черты физического развития, но также способности, склонности, темперамент, восприимчивость к обучению и все то, что можно назвать смутными психическими предрасположенностями, с которыми мы все рождаемся.

По каналам социального окружения происходит вся стимуляция и обучение, обусловливающие развитие этих предрасположенностей в определенном направлении, что позволяет нам говорить на определенном языке, разделять такие-то, а не иные идеи или стремления, испытывать чувство патриотизма к Америке, а не к Англии или Италии. Всем этим специфическим навыкам приходится учиться независимо от того, какими способностями мы обладаем. Когда мы говорим, что ребенок — прирожденный музыкант, мы имеем в виду не то, что он умеет исполнять или сочинять музыку непосредственно от природы, а то, что, если его учить должным образом, он сможет быстро развить свои способности в этом направлении. В этом и только в этом смысле человек может быть прирожденным юристом, учителем, поэтом или, если угодно, мошенником и вором. Я знаю семью, в которой у мальчиков были замечательные способности к футболу. Некоторые из них потом стали известными игроками; но, конечно же, если бы всех их не послали учиться в колледж, причем такой, где футбол любили и поощряли, эти их способности так никогда и не обнаружились бы.