Чекист - [17]

— Люди... — задумчиво говорил Александр, облокотившись на колени и сцепив пальцы рук, — хороших людей много, их больше, чем ты думаешь. А то плохое, что в них есть, создано условиями, в которых они живут. Твой Петр воображал, что можно одним выстрелом все переделать. Глупости! Кроме вреда, ничего не будет. Ты даже не знаешь, сколько вреда это уже принесло. Он, действующий в одиночку, ничего не добившись, бесполезно погибая, только подрывает веру других, плоды нашей работы...

— Наша работа, мы... О ком ты говоришь?

Александр помолчал, потом четко, раздельно сказал:

— Митя, я принадлежу к партии рабочего класса — социал-демократической партии. Она действует уже много лет. И нелегальщина, которую я читаю, — решения съезда, обязательные для каждого из нас. Вот почему я говорю «мы».

— Много лет!.. И я ничего не знал! Искал революционеров, когда ты был рядом!..

Митя с удивлением смотрел на брата, открывая в нем нечто новое. Он никак не мог освоиться с этим новым: его брат — революционер, его брат, Шурка!.. А как же Петр, почему брат осудил его?

— Но ведь есть разные революционные партии. Какая же из них самая правильная? Самая настоящая?

— Чтобы понять, кто прав, тебе надо еще многое узнать. Да не мастер я рассказывать... Слышал ты, что есть-такое учение — марксизм?

— Слово это слышал. А что оно значит толком? Кто же мне расскажет, если не ты?

— Есть один человек... — нерешительно начал Александр. — Он скоро приедет. За этими вот решениями... Лучше, чем он, никто тебе не поможет. Я поговорю с товарищем Игнатом...

— Игнат?!

Мгновенно увидел Митя себя маленьким мальчиком в гостях у дяди и рядом доброго голубоглазого человека с копной светлых вьющихся волос. Игнат! Тот самый Игнат, который привез когда-то привет родителям от гимназиста Александра из Орла...

— Сведи меня с ним, Шура!

Все последующие дни Митя был молчалив, приходил из гимназии рано, до ужина сидел за книгами и ложился, едва темнело. Просыпался от того, что солнце согревало лицо. И первое мгновение в свежести весеннего утра с его птичьей трескотней — это первое мгновение было светлым, спокойным, безмятежным. Но тут же ударяла в грудь ноющая, тупая боль — Хрусталочка! И уже хотелось выть в отчаянии. Начинался новый мучительный день.

Однажды утром Александр зазвал Митю в столовую, шепнул:

— Игнат приехал.

Митя так и встрепенулся.

— Когда же, Шура?

— Может быть, сегодня.

Вечером Митя и Александр пришли на одну из центральных улиц Бежицы. Красный кирпичный дом с небольшим двориком прятался за высоким дощатым забором. Митя, как и все вокруг, знал, что там живет уважаемый в Бежице пожилой доктор со своей молодой женой.

Летними вечерами за оградой частенько шипел и гудел граммофон, и великий российский бас то рокотал о грозной ревности, то замирал в нежной любовной сладости, а то еще какой-нибудь итальянский тенор закатывался упоительной кантиленой. Рассказывали, что докторша очень любит своего доктора, ради него она ушла из богатой дворянской семьи. Митя представлял себе, что этот плотный человек в золотых очках дома — настоящий барин, перед которым трепещет его маленькая, похожая на девочку жена.

Александр вошел во двор не сразу: миновал ворота, оглядевшись по сторонам, завернул за угол и прошел к дому сзади, через узкую калитку в заборе.

Доктор встретил их в крошечной, заставленной передней, в которой еле поворачивалась его тучная фигура. Он пожал руку Александру, хлопнул по спине Митю, оглушительно загрохотал:

— Брат? Родной? Единоутробный? Дело! Валяйте сюда! — и втолкнул их в комнату, где стоял письменный стол, а стены были сплошь закрыты книжными полками. Дух захватывало от этого обилия книг, от манящих пестрых тисненых корешков. Александр чувствовал себя здесь привычно, взял с полки увесистый том, стал перелистывать. Почти тотчас воротился доктор. За ним неторопливо шел... Игнат! Митя узнал его добрые близорукие голубые глаза, копну светлых волнистых волос. Но лицо у Игната побледнело, щеки втянулись, он ссутулился, похудел. И одет был по-господски — в темно-серый костюм с крахмальным воротничком и аккуратно повязанным галстуком. Он приветливо улыбнулся Мите, и в улыбке просквозило что-то юношески застенчивое. Сжал Митину руку своей горячей сухой ладонью, близко сверху заглянул ему в глаза.

— Непостижимо вытянулся! — проговорил он то ли похохатывая, то ли покашливая. — И представьте, доктор, все ищет революционеров. Никак найти не может... Я ведь его во́ каким коротышкой видел!

У Мити от радостного смущения даже слезы выступили — узнал, запомнил!

Все уселись.

— То, что Глуховцев соврал и расценки не повысил, рабочие узнают уже завтра по платежным квитанциям, — сказал Игнат Александру, словно продолжая прерванный разговор. Потом Митя часто удивлялся этой способности Игната с каждым человеком при встрече продолжать разговор, прерванный дни, даже недели назад. — Так что возмущение будет. И требования нужно выработать немедля.

— Что ж, завтра утром у нас заседание правления больничной кассы, — отозвался доктор. Он сидел верхом па стуле, крепко обхватив спинку руками, вертел головой, весело блестел очками.