Чехов в школе - [11]
Войницкий. «О, понимаешь... (судорожно жмет Астрову руку) понимаешь, если бы можно было прожить остаток жизни как-нибудь по-новому...».
Войницкий не может и не хочет больше жить по-старому, значит, нельзя сказать, что ничего не изменилось, значит, он прозрел и понял, что дальше так жить нельзя. Как же начать эту новую жизнь, дядя Ваня не знает. Больше того, он не мыслит даже себе борьбу за нее, мечтает о том, что эта новая, прекрасная жизнь придет сама.
Войницкий. «Проснуться бы в ясное, тихое утро и почувствовать, что жить ты начал снова, что все прошлое забыто, рассеялось, как дым. (Плачет). Начать новую жизнь... Подскажи мне, как начать... с чего начать...».
В этих словах весь дядя Ваня - слабый, безвольный человек. Совершенно естественно, что он примиряется с Серебряковым, обстоятельствами. Однако это примирение вынужденное, так как нет другого выхода. Войницкий ищет забвения от проснувшегося внутреннего отчаяния, он стремится к прежней работе, чтобы окунуться в нее и все забыть. Отсюда лейтмотив последней сцены, где Войницкий несколько раз повторяет слова: «Работать! работать!». Однако то, что стремится делать дядя Ваня, не принесет ему радости. Труд, по мнению А. П. Чехова, должен быть одухотворен большой целью. Войницкий в результате душевных страданий не приобрел этой цели, он прозрел, но изменить ничего нельзя, жизнь - замкнутый круг, из которого он вырваться не может, сознает это, и им овладевает состояние полной безнадежности.
Образ дяди Вани - центральный в пьесе, он показан автором во всей сложности и противоречивости: умный, честный, прямой и благородный, он способен к протесту против мелкого, пошлого, эгоистичного, он хочет настоящей человеческой жизни, он готов бескорыстно служить идеалу, однако столкновение с жизнью для него непосильно, он слишком мягок, безволен, он не способен быть борцом, вынужден бессильно биться в тенетах тех социальных условий, в которых благоденствуют серебряковы. Так создает писатель художественный образ большого социального обобщения: образ человека мятущегося, неудовлетворенного, но бессильного в единоборстве с обстоятельствами жизни. В своем стремлении к протесту, в этой борьбе с самим собой и обстоятельствами и в этом бессилии Войницкий становится символической фигурой.
Вопрос о том, как противостоит Войницкому и Соне доктор Астров, может быть решен как в форме лекции учителя так и обсуждения самими учащимися.
Прежде всего, чем доктор Астров противопоставлен им? Он много работает, и его труд благороден и нужен людям, этот труд имеет высокую цель - он спасает человека от страданий. Такой труд должен приносить счастье. Но Астров не чувствует себя счастливым, напротив, он заработался, устал, потерял силы, «испошлился», как он сам говорит о себе. Счастья нет потому, что Астров не видит длодов своего труда: столько потрачено сил, столько отдано лучших лет жизни, вся молодость, а жизнь не изменилась, все по-прежнему, и он говорит няньке об этом с болью и горечью:
Астров. «...Сыпной тиф... В избах народ вповалку. Грязь, вонь, дым, телята на полу с больными вместе...».
Сил уже не хватает бороться с этим, поэтому рождается вместе с бессилием и сомнение: а нужно ли все это? Для чего? Может быть, для будущих поколений? Но и здесь мысли Астрова приобретают пессимистическое направление, и он говорит няньке Марине:
Астров, «...и думаю: те, которые будут жить через сто - двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом? Нянька, ведь не помянут!».
Труд Астрова имеет благородную цель, а не служение идеалу, как у Войницкого, но результат один: ни в том, ни. в другом случае он не приносит удовлетворения, напротив, неудовлетворенность, душевные страдания.
Астров в отличие от Войницкого любит жизнь, он одухотворен мечтою о будущем, о счастье, он верит в могучие силы человека, наделенного разумом и творческой энергией. Он влюблен в леса, и они символизируют для него обновление и расцвет всего прекрасного в жизни человечества в будущем. Больше того, он стремится и сам приобщиться к преобразованию природы на основе прекрасного, сделать то, что не удается теперь в жизни людей.
Астров, «...когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячи лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я...».
Обывательскую, ленивую жизнь, которая его окружает, Астров презирает и ненавидит и для себя лично не видит ничего хорошего, вдали у него нет «огонька», как он говорит Соне.
Атров влюблен в красоту: он стремится утвердить ее в жизни людей, в природе, насаждая чудесные леса. Он понимает прекрасное возвышенно: он соединяет красоту с трудом, видит ее только там в человеческой жизни, где есть вдохновенный творческий труд.
Поэтому не может он полюбить красавицу Елену Андреевну, которая «только ест, спит, гуляет», чарует всех своей красотой, «а на нее работают другие», Астров уверен, что «праздная жизнь не может быть чистою».
Вера в творческую деятельность человека - это та почва, на которой рождается мечта Астрова о прекрасном будущем.
Доцент Ростовского университета Л. П. Громов в книге 'Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов', исследуя произведения и письма Чехова 1886-1889 годов, приходит к выводу, что вторая половина 80-х годов - важный этап в творческой биографии писателя. Это период становления зрелого художника и мыслителя, период страстных идейных, философских, эстетических исканий, период глубоких раздумий о социальных контрастах жизни, о Родине, о народе, о смысле человеческой жизни. Это новый период в творческой деятельности писателя, когда Чехов создавал ряд глубоких по идейному, философскому содержанию и по художественному мастерству произведений, среди которых находятся такие шедевры, как 'Степь' и 'Скучная история'.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».