Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников - [2]

Как документалист, писатель-исследователь Марк Уральский проделал громадную работу, собрав самый разнообразный, во многом недоступный широкому читателю материал по теме «Чехов и евреи». Помимо собственных, очень тактичных и ненавязчивых обобщающих выводов он знакомит читателя с интерпретациями текстов Чехова западными славистами, которые в частности проводят параллели между личными знакомыми писателя и его персонажами. Очень подробно рассмотрены Уральским вопрос об отношениях между Чеховым и Левитаном, причем в контексте оппозиции «свой — чужой», ранее никогда не ставившийся в такой плоскости исследователями. Включенные в книгу и прокомментированные им письма Левитана к Чехову представляются в этом контексте своего рода лакмусовой бумажкой, тестом для определения характера личностных связей Чехова с евреями. Чехов, при всем своем природном скепсисе, дружбе с А. С. Сувориным и сотрудничестве с его юдофобской газетой, был душевно очень привязан к Левитану, а тот, в свою очередь, к нему. Это свидетельствует о том, что в плане личных контактов писатель действительно придерживался принципа жить «по правде», а не по партийной или групповой принадлежности.

В книге Уральского читатель найдет высказывания о значимости эпистолярного наследия для понимания Чехова. Здесь представляется важным подчеркнуть, что оценивая разного рода высказывания Чехова в письмах, следует учитывать личность адресатов. Переписка двух лиц строится на основании истории их отношений, которая подразумевается, но не оговаривается. Радикальные и некорректные мнения часто являются индивидуальной «настройкой», учитывающей мировоззрение и политические взгляды корреспондента. Таким образом, анализ мнений, высказанных в письмах, следует начинать с вопроса — почему это говорится в письме к конкретной личности. Переписка Чехова не является исключением из этого правила, и подбирать оценочные аргументы здесь следует очень осторожно, без наивного поиска «окончательных ответов» на возникающие щекотливые вопросы, в том числе, касающиеся еврейской темы.

Для того чтобы понять тогдашнюю включенность литературного процесса в публичный антисемитский дискурс, можно рассмотреть письмо А. П. Чехова от 17 января 1897 г. А. С. Суворину, касающееся деятельности знаменитого французского микробиолога русско-еврейского происхождения доктора B. Хавкина. Примечательно, что Чехов выражает свое неприятия шельмования евреев-профессионалов в России в письме к такому адресату, как Суворин, чья газета «Новое время» являлась главным рупором антисемитской риторики:

Насчет чумы, придет ли она к нам, пока нельзя сказать ничего определенного. ‹…›. Карантины мера не серьезная. Некоторую надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России не популярен; «христиане должны беречься его, так как он жид».

Поражает при этом и взаимопонимание между Чеховым и Сувориным в том, что к любому — даже всемирно прославленному еврею, в России относятся со средневековым подозрением и что такое положение вещей есть признак «власти тьмы». Как здесь не вспомнить об антисемитском «Деле врачей», инициированном Сталиным в 1951-ом году, и построенном именно на таком же диком представлении о евреях-отравителях христиан! Очевидно, что порочность этой мифологемы была ясна как Чехову, так и Суворину, чья газета, тем не менее, всегда, по соображениям политической ангажированности с правоконсервативным лагерем, будет манипулировать такого вида предрассудками. Письмо Чехова является историческим документом, который позволяет понять нюансы и различия между личным диалогом и общественным дискурсом. Такой документ объясняет, что многие литераторы и издатели совершенно сознательно, с политической позиции или из-за меркантильного интереса, задавали тон антисемитскому дискурсу, прекрасно понимая при этом, что между их собственными взглядами и мнениями толпы лежит полоса интеллигентской отчужденности.

Несомненно, «глубинный Чехов» намного сложнее, чем сумма фактов его жизни, или мнений, высказанных в письмах, поэтому читатель найдет много нового для себя в тех работах исследователей его творчества, которые Уральский включил в свою книгу. В их интерпретациях, включая и мое прочтение произведений Чехова, имеется, конечно, большая доля субъективности. Установка на оригинальность прочтения, тем не менее, не должна затуманивать роль исторических факторов в жизни писателя. Напомню, что наше желание обращаться к Чехову, очень часто мотивируется его умением взглянуть на своих героев с иронической перспективы, что облегчает наше восприятие не только окружающего мира, но и самих себя.

Каждое новое поколение будет продолжать читать произведения Чехова со своей точки зрения. Возможно, что именно не-идеальность Чехова, его тщательно продуманное позиционирование себя в дискурсе своего времени, больше всего сближает его с современным читателем, скептиком и прагматиком, давно утратившим наивность чеховских «трех сестер». В этом отношении книга Уральского занимает особое место, поскольку представляет современному читателю личность Чехова в неведомом ему доселе ракурсе видения.