Чехов и его литературное окружение - [8]

Примеров таких, вторичных по отношению к Щедрину, сатирических выпадов в произведениях Билибина (как и молодого Чехова) можно привести немало. Поэтому несправедливо утверждение о том, что Чехов наследовал традиции большой русской литературы, в том числе традиции Салтыкова-Щедрина, вопреки "среде Лейкина и Билибина", независимо от нее. В общем масштабе творчества Чехова "щедринские" мотивы приобрели особый смысл; непродолжительность "щедринской полосы" в творчестве Чехова, с одной стороны, и Лейкина и Билибина — с другой, объясняется принципиально различными причинами; но следование за Щедриным не было привилегией одного Чехова — в этом как раз сказался дух избранной им литературной среды. Если по отношению к лейкинскому жанру Чехов вступил в творческое соперничество, закончившееся для него победоносно, то связь чеховского творчества с щедринской сатирой носит иной характер. Здесь следует говорить не о подражании и не о соревновании, а о стилизации.

Однако жанр юмористической миниатюры, "мелочишки" давал возможность не только копировать достижения большой сатиры. Лучшие произведения этого жанра подтверждают, что у юмористики "малой" прессы была своя область, свои задачи. Тут свой читатель, отличный от читателя толстых журналов, своя доходчивость, оперативность, свои жанры и во многом своя поэтика.

В "мелочишках" Билибин и Чехов часто прибегают к своеобразной поэтике абсурда. Очевидно, доведение до нелепости какого-нибудь утверждения или изложение с простодушной интонацией вопиющей бессмыслицы позволяло наиболее наглядно и кратко представить суть изобличаемого явления.

Таково у Билибина использование абсурдных силлогизмов в объяснение того, почему "чиновники не берут взяток", "русские войска непобедимы", "исправники не совершают растрат казенных денег" и "происходят университетские беспорядки" (ср. у Чехова "Несообразные мысли" — 3, 7–8).

"Наилучшая житейская философия— это все видеть в розовом свете [21] С такой философией всегда будешь иметь веселый, беззаботный вид на радость начальствующим и на поучение ближним. И долголетен будешь, и станешь статским генералом с брюшком, зобком и лысиной.

Итак, не горюй, не ропщи, уповай и будь доволен…" — начинает Билибин свою "Наилучшую философию (На разные случаи жизни)" и далее дает ряд советов, абсурдность которых как раз и обнаруживает невозможность "все видеть в розовом свете". Главный интерес для автора и для читателей представляли, конечно, сатирические выпады на злобу дня, например: "Если ты бездетен, это к лучшему, ибо — почему знать? — быть может, из твоего сына вышел бы не патриот, а вольнодумец, неспелый ум, или жокей, или клубный актер, или народный учитель, или тапер… что тут хорошего? [22] Если у тебя на языке вскочил прыщ, будь доволен, ибо будешь молчать, а нынче это никогда не лишнее, особенно в конножелезках, где можно … прикусить себе язык". Почти через год к этой теме обратится Чехов и создаст свой шедевр "Жизнь прекрасна! (Покушающимся на самоубийство)": "Если ты живешь в не столь отдаленных местах, то разве нельзя быть счастливым от мысли, что тебя не угораздило попасть в столь отдаленные? [23] Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству" (3, 235, 236).

Такого рода абсурдизмы тоже, в конечном счете, восходят к традициям Щедрина. Но "осколочная" сатира, выбрав поэтику абсурда едва ли не основным своим оружием, расширила ее тематическое и жанровое применение, сделала многие открытия большой сатиры достоянием "улицы", новых кругов русских читателей. В этом заключается ее пусть и ограниченное, но несомненное общественное и литературное значение.

Создав в жанре юмористической "мелочишки" такие шедевры, как "Письмо к ученому соседу", "Каникулярные работы институтки Наденьки N", "Жалобная книга", "Жизнь прекрасна! (Покушающимся на самоубийство)" и другие, Чехов ушел из юмористики в новом для себя направлении. И дело не только в цензурных препятствиях: у него появились новые, серьезные устремления, которым было тесно в рамках "специального" юмористического письма. Путь Чехова лежал к "серьезным этюдам" (П 1, 270), новеллам, повестям, к пейзажам, лиризму, музыкальным композициям, от насмешки — к анализу, от характеров и положений смешных — к сложным, противоречивым, — одним словом, к изучению и воспроизведению жизни во всей ее полноте.

* * *

В годы, когда Чехов осознает недостаточность чисто юмористического, обличительного подхода, "вопияния" (как выражались сотрудники "малой" прессы — 3, 550), он нередко говорит о теплоте и сердечности как важнейших составляющих в позиции истинного художника. "Сердечность" — необходимое условие художественности (П 1, 242). "Ваши стихи полны живого поэтического чувства; Вы теплы…" — пишет Чехов И. А. Белоусову, переводчику Шевченко (П 2, 105).

На этом пути и происходит встреча Чехова с творчеством Ивана Щеглова (псевдоним И. Л. Леонтьева). Позднее, уже близко познакомившись с Леонтьевым, Чехов напишет: "Милый он человечина, симпатичный, теплый и талантливый…" (П 2, 183). И чуть позже, назвав Короленко любимым из современных писателей, Чехов добавит: "Хорош и Леонтьев… Этот не так смел и красив, но теплее Короленко, миролюбивее и женственнее…" (П 2, 191). Чехов говорит о теплоте в то время, когда он в своем творчестве приходит к новым исследовательским задачам и ищет в современной литературе союзников и единомышленников.