Чехов и его литературное окружение - [4]

Возможны, но отнюдь не обязательны заглавия иронические, пародийные, остраненные — "Пресыщенные и голодные", "Акула", "Сирена", "Крашеные арапы", "Дева Дуная", "Китаец и грации" (у Лейкина); "Дипломат", "Хамелеон", "Стража под стражей", "Интеллигентное бревно", "Сирена", "Лошадиная фамилия", "Конь и трепетная лань" (у Чехова). В дальнейшем Чехов будет разрабатывать разные типы заглавий, но такие, как "Справка", "Письмо", "Устрицы", "Налим", "Тиф", "На святках", не просто принадлежат к определенному типу: они были уже использованы в лейкинских сборниках и пришли оттуда.

Основное содержание сценки — диалог или разговор с участием нескольких человек. Поэтому вступления сведены к минимуму, они — кратчайший переход к основному, к диалогу. Начальные ремарки лейкинских сценок определяют место и время действия, называют действующих лиц. "От пристани Крестовского сада отвалил пароход и повез публику в город. За полночь. Июльские сумерки слились с рассветом. На пароходе захмелевший купец с женой и весело болтает". Далее начинается диалог ("На невском пароходе"). Или: "Лесной. В дачу переехали только что вчера. Утром барин в халате на балконе и нюхает воздух. "Вот говорили, что здесь бальзамические испарения хвойных деревьев, — говорит он жене, — а между тем я слышу, что помойной ямой припахивает" ("На дачном новоселье"). По этому принципу — кратчайшего пути к диалогу — строит начало многих своих сценок и Чехов.

Та же безыскусность (вынужденная и специально культивируемая) обнаруживается и в концовках лейкинских, а позднее — чеховских сценок. Разговор, который ведется героями, может закончиться практически в любом месте — репликой или короткой ремаркой.

Пейзаж, интерьер, портрет — эти атементы повествования Лейкин дает в сценках по необходимости, когда нельзя обойтись без минимума информации об обстановке и внешности героев. В них он фотографично-протоколен и неоригинален. Но им введены и некоторые специальные приемы описания, диктуемые краткостью. Так, демонстративно подчеркивая второстепенную роль описаний по сравнению с диалогами, он использует вместо пейзажа или подробного введения в действие общее место, цитату: "Внизу, на льду Фонтанки, "радостный народ коньками режет лед": мальчики, девочки, есть и взрослые" ("У ледяного катка"). То же у Чехова: "У частного поверенного Зельтерского слипались глаза. Природа погрузилась в потемки. Затихли ветерки, замолкли птичек хоры и прилегли стада…" ("Гость").

Еще один излюбленный лейкинский прием — метонимическое называние персонажа через какую-либо деталь его внешности или одежды: "Ах, бык те забодай! Вот хитрец-то, таракан те во щи, — восклицает нагольный полушубок в валенках…" Далее ему отвечает "баранья чуйка", затем "вставляет слово енотовая шуба" ("У ледяного катка"). У Чехова: "Копошатся, как раки в решете, сотни тулупов, бекеш, меховых картузов, цилиндров" ("В Москве на Трубной площади").

Требования краткости и выразительности обусловили еще один элемент сценочной поэтики — говорящие и забавные фамилии персонажей. В придумывании таких фамилий Лейкин был весьма изобретателен: есть у него купцы Купоросов, Четвертаков, Семиведров, Буйновидов, юнкер Митрофан Недоносков и актриса Кувалдина, литератор Заливалов и купчиха Кукишева, дьячок Ижеесишенский и барон Киндербальзам. И хотя Чехов, минуя Лейкина и вместе с ним, мог здесь воспользоваться уроками Гоголя, Островского и Щедрина, все же бесчисленное множество чеховских говорящих и смешных фамилий возникло именно в сценках, в соответствии с требованиями данного жанра.

Но, повторим, главное в сценке — диалоги персонажей. И стремясь приблизить литературу к своему читателю, строго придерживаясь "просветительской" установки, Лейкин старался сделать речь героев в своих сценках и правдоподобно-бытовой, и смешной. Молодой Чехов и оценил в сценках Лейкина прежде всего эти моменты — естественность и характерность речевого самовыражения персонажей, своеобразную меткость и забавность.

В большинстве сценок характеристики говорящего (возрастные, социальные, профессиональные и иные излишни: они полностью выражаются в его речи. Лейкин умел не только живо, легко и естественно строить диалог, но и создавать выразительные и меткие речевые портреты.

В сценках Лейкина немало специальных приемов речевого комизма. Это, например, переосмысление значений слов, комические этимологии, каламбуры:

"— У вас, кстати, дача-то не с протекцией ли? — спросил он.

— Само собой, протекает" ("Ярый дачник").

Или:

"— Эй, половой, заведи машину.

— Что поставить прикажете?

— Что-нибудь из "Травиаты", да только погугенотистее!" ("Политики)".

Особенно много таких приемов речевого комизма при воспроизведении языка купцов, приказчиков, мастеровых, лакеев. Лейкин имитирует просторечные синтаксис, словообразование и словоупотребление.

"Семен Парамонович, дозвольте вашу дамскую нацию щиколадом угостить?.." (Лейкин, "В Ливадии"). Ср. в "Капитанском мундире" у Чехова: "Сами знаете, какой ум в голове у ихнего бабьего звания…"

Кое-что из лейкинских комических словечек прижилось, осталось в русской речи. "Такие выражения, как "мое почтение с кисточкой", "вот тебе и фунт изюма" и тому подобные были введены им в употребление", — замечал И. Ясинский