Чехия. Биография Праги - [51]

Мятежники, захватив Град, объявили Фердинанда II низложенным и выбрали королем протестанта Фридриха Пфальцкого. Но царствовал он недолго, всего лишь два года. На страну стремительно надвигались печальные события, ставшие для Чехии национальной трагедией: мы имеем в виду поражение в Белогорской битве в 1620 году и кровавую Тридцатилетнюю войну.

Глава 17 Рассказывает Михаил Ахманов: 1989 год, третий и четвертый визиты в Прагу

Как сладко пахла сирень в садах на склоне Пражского Града! Память об этом аромате я храню уже больше двух десятилетий. Мой загородный дом под Петербургом тоже окружен кустами сирени, и в мае, если закрыть глаза и вдохнуть ее запах, кажется, что я опять в Праге, стою на речном берегу, и напротив, за Влтавой, поднимается холм, весь в цветах и зелени, и веет оттуда теплый ветер. В такие моменты я думаю, что жизнь все же изменилась к лучшему — ведь спустя совсем недолгое время я могу и в самом деле очутиться в Праге. Всего-то только и надо: купить путевку, получить визу и сесть в самолет. Никакие парткомы и райкомы теперь не нужны, они лишь тени прошлого, воспоминание о прежней мерзости и глупости. Я свободен! И Чехия свободна тоже, и нет над нею господина ни в Вене, ни в Берлине, ни в Москве.

Итак, тысяча девятьсот восемьдесят девятый год, весна. Случилось чудо — меня посылают в командировку в Чехословакию! Почти двадцать лет я работаю в своем институте, и никогда меня прежде никуда не посылали — в смысле, за рубеж. В Норильск — пожалуйста, в Иркутск — без проблем, в Москву — раз плюнуть… А вот в Польшу, Румынию, ГДР или, тем более, ФРГ — никогда и ни за что! В своей области я известный ученый, я получаю приглашения на конференции в другие страны, я пишу доклады, перевожу их на английский, и с ними кто-то едет — не я. Этот «не я» объясняет зарубежным коллегам, почему доктор N. не прибыл, чтобы лично поделиться с ними умными мыслями: ну, скажем, доктор N. внезапно заболел или творит очередную теорию, и этот процесс нарушать никак нельзя. А доклад — вот он, доклад, и мы его сейчас зачитаем. Только прошу вопросов не задавать, не ответить на ваши вопросы без доктора N.

Это «не я» там объясняется, где-то в Будапеште или Мюнхене, а я — в кабинете директора института. Директор прячет глаза и бормочет, что отправил бы меня со всей охотой в Будапешт или Мюнхен, однако у чиновников из министерства свое мнение. Нельзя посылать беспартийных, нельзя посылать слишком умных, нельзя то, нельзя это… Директор наш был неплохой человек, толковый. Он говорит, я киваю, и мы оба знаем, в чем проблема: у доктора N. нос не той формы. (Это эвфемизм советских времен. Вообще-то нос у меня совершенно обычный.)

Нельзя, нельзя, и вдруг стало можно. Отправляйтесь, доктор N., на конференцию, коль вас туда зовут. Вот командировочные, вот билеты, вот служебный паспорт с визой… Чудеса! Перестройка, мать ее ёж! Жаль, запоздала лет на тридцать…

Сажусь в самолет, лечу в Прагу. Там меня встречает Виктор Богданов, представитель нашей компании «Буревестник». В Праге полдень, и, устроившись в гостинице, я иду с Виктором гулять. Суббота, почти все магазины закрыты, и, к сожалению, закрыт магазин с нашими русскими книгами около Вацлавской площади. Место, прямо скажем, легендарное, там можно было найти дефицит, и я этот магазин усердно посещал — больше ста книг в моей библиотеке привезены из Чехословакии. Но что поделаешь, суббота! День в Праге не торговый.

Гуляем в садах под Пражским Градом, потом идем к Карлову мосту, и я стою там с полчаса, любуясь Брунцвиком. Он пленил мое воображение еще в детстве, когда лет в девять или десять попались мне «Старинные чешские сказания» Ирасека; помню, как мальчишкой искал другие книги о Чехии, о ее героях и князьях, о гуситских войнах, но, увы, ничего найти не мог.

Переходим мост и направляемся к Вацлавской площади. Там Виктор меня покидает, а я, благополучно купив спички (помните эту курьезную историю?), решил отправиться в Национальный музей. Я уже вскользь упоминал о нем, когда рассказывал о своем первом визите в Прагу. Этот дворец в стиле неоренессанса был возведен в конце XIX века, в эпоху чешского национального Возрождения, и с самого начала предназначался для здания музея. Брожу по залам, разглядываю зоологические и минералогические коллекции, поднимаюсь под купол, туда, где находится Пантеон, — здесь стоят изваяния великих чехов, потом снова возвращаюсь вниз, в нумизматическую галерею, где выставлены редкие монеты и медали. В музее тихо, прохладно и безлюдно; после шумного Эрмитажа кажется, будто перебрался из центра города в дачный поселок. Я заметил, что Чехословакия вообще спокойная страна, шум и беспорядок здесь проистекают в основном от туристов.

Покидаю музей и чувствую, что пора перекусить. Конечно, не в роскошном ресторане и даже не в кабачке — жалко времени, не хочется уходить с улиц. Но нужды в этом нет — на Вацлавской площади есть киоски, где можно получить шпикачку с кисловатой горчицей и кусок хлеба. Стоит это удовольствие восемь крон, а пиво — пять. Поедая шпикачку, я думаю о том, что Чехословакия не только спокойная страна, но и на диво стабильная. Двадцать два года назад, когда я впервые был в Праге, шпикачка тоже стоила восемь крон, проезд в городском транспорте — одну крону, а коробок спичек — двадцать геллеров. Как было, так и осталось. В век перемен, не всегда ведущих к лучшему, такое постоянство радует. Особенно когда вопрос касается шпикачек.