Чехия. Биография Праги - [29]

К чему я об этом рассказал? Да к тому, чтобы вы понимали, в каком состоянии я вторично свиделся с Прагой. Пиво пить нельзя, кнедлики есть нельзя, черный хлеб — строго по норме, и только капусту — без ограничений… Но это беда небольшая, гораздо хуже было эмоциональное потрясение, которое я тогда испытал. И потрясла меня не внезапная болезнь, а осознание факта: я, ученый-физик, в своей стране — никто. И мой отец, ветеран и военный врач, лечивший больных половину века, — тоже никто. Конечно, я и прежде об этом догадывался: перешагнув порог сорокалетия и поднабравшись опыта, я давно избавился от наивности. Но в зрелости еще тяжелее понимать справедливость нашей пословицы: без бумажки ты букашка.

Мы прилетели в Берлин, провели там три дня, а затем, тоже по воздуху, перебрались в Прагу, поселились в гостинице и, устав с дороги, заснули. Утром 16 июля я пробудился в отеле «Флора», что на Виноградах, и в некотором ошеломлении оглядел наши апартаменты. То была огромная комната, совсем непохожая на стандартный номер в немецкой гостинице: потолок выше трех метров; мебель отнюдь не новая, зато причудливая, с резьбой и всякими завитушками; в углу, за ширмой — чугунная ванна, в которой мог искупаться бегемот. Все выглядело основательным, капитальным, рассчитанным на увесистых мужчин с пивными животами и дам такой же комплекции.

Я подошел к окну. За ним возвышались леса и перекликались рабочие — гостиницу ремонтировали. Говор работников был явно не чешский и показался мне больше похожим на украинскую и русскую речь. Тут один из мастеров подошел поближе, и мы разговорились — не могу сказать, на каком языке, но понимали друг друга отлично. Это оказались югославы, возможно, сербы; мастер жаловался, что дома работы нет, а значит, нет и денег: приходится ездить в Германию и Чехословакию.

— Почему не в СССР? — поинтересовался я.

— Кто нас туда пустит?.. — ответил рабочий и добавил, что с советскими рублями в Югославии не проживешь.

Наверное, так оно и было, но, поменяв свои рубли на кроны, мы ощутили себя богачами. За рубль давали десять крон, а в те времена проезд на городском транспорте стоил крону, за триста крон можно было купить отличные кроссовки, а за двадцать-тридцать — дефицитную книгу на русском языке. Обувь в Чехии сейчас по-прежнему хорошая и довольно дешевая, чего не скажешь о книгах: в 2010 году я увидел в Карловых Варах одно из своих пособий для диабетиков, и цена ему была восемьсот крон.

В тот день, когда я познакомился с мастером-югославом, нас повели в Пражский Град, потом к ратуше на Староместскую площадь, к Пороховой башне и по другим местам обычного туристского маршрута. Не могу сказать: «Мы пошли» — нас именно «вели», так как советских туристов водили непременно группами, и в каждой обязательно имелся куратор, следивший, чтобы никто не отставал, не общался с местной публикой и спрашивал у гида не о ценах на колбасу, а о нетленном: например, где находится Музей Ленина и с какого балкона выступал Клемент Готвальд. У нас тоже имелась дама-куратор, так что впечатления этого дня были изрядно подпорчены. Сравнивая нынешнюю поездку с первой, я чувствовал себя стреноженной лошадью, косился на всякие чудеса, мимо которых мы проходили скорым шагом, вздыхал и вспоминал друга Тонду. Гиды что-то говорили, но Прага молчала, не желая возобновить нашу прежнюю любовь. И невольно подумалось мне: та ли это Прага?.. Хочет ли видеть меня этот город?.. Или разделили нас навек проклятые годы оккупации?..

В тот момент я почувствовал себя без вины виноватым. Сам угнетенный в своей родной стране, здесь я был как бы угнетателем…

На другой день нам предстояла экскурсия в Карловы Вары, но я отказался от поездки. Прежде я в Карловых Варах не бывал, и ничего меня с этим городом не связывало, а Прага с ее летними ароматами манила куда больше, напоминая о молодости. Так что я дождался, когда наша группа сядет в автобус, помахал рукой жене и, свободный как птица, направился вниз по Виноградской улице. До центра было три остановки на метро или двадцать минут на своих двоих.

Я шел, глазея по сторонам: тут, на Виноградах, находилась масса мелких магазинчиков, где продавали ткани, шторы, обувь, косметику, хозяйственные и электротовары. В их витринах отражалось солнце, заставляя сверкать полированные чайники и кастрюли, добавляя яркости к расцветкам шелков и пестроте упаковок. День выдался погожий, как раз для прогулок, и вскоре я добрался до Вацлавской площади и встал у памятника, чтобы полюбоваться Национальным музеем. Своим куполом и расходящимися крыльями он напоминал Казанский собор в Петербурге, и так же, как шумел Невский за сквериком у собора, здесь шумела и бурлила главная площадь чешской столицы. Собственно, это даже не площадь, а широкий бульвар длиною в три четверти километра, похожий, как утверждают путеводители, на парижские. Не знаю, в Париже я не был, но с Невским определенно имелось нечто общее: здания конца XIX — начала XX веков, украшенные колоннами и балконами, лепниной и венецианскими окнами, арками, портиками и башенками. Зелени, правда, больше, а транспорта меньше, зато, увеличивая сходство, тут и там универмаги и отели, кафе, кинотеатры, рестораны, — все самое шикарное и дорогое, чем только может соблазнить столичный город. Иногда сходство прослеживалось даже в названиях: здесь — отель «Европа», у нас — гостиница «Европейская», а к ним, как зеркальное отражение питерского в пражском — центральный гастроном, «Дом моды», сувенирные лавочки и остальное в том же роде.