Чехарда - [11]

В эту минуту из приемной донесся журчащий голос Наливина:

— Дирекция у себя?

Диодом сразу же запил рыбий жир стаканом сладкого морса.

Прямо с порога Наливин обрушился на худенького Виктора Макаровича, накрыл его собой.

— Фотографа бы сюда! Фотографа!… - сладким голосом воскликнул Дирдом.

Потом Наливин стал обнимать меня, потом Дирдома. Когда с объятиями было покончено, я заметил, что мы, мужчины, остались одни: Маргарита Васильевна незаметно ушла.

— Десятилетия промчались, как миг, — разводил руками Наливин. — И вот сегодня меня вернули в невозвратную пору детства. Только уже вот такого… — Он опять окинул себя критическим взглядом, опережая в этом смысле Виктора Макаровича. — Поверьте, учитель, это не на почве переедания, а от неправильного обмена веществ! За болезнь ведь не судят…

— Победителей вообще судить не положено, — сказал Виктор Макарович. — Я счастлив, что ты — знаменитый и заслуженно заслуженный!

— Но это и вами заслужено! — ответил Наливин. — Ведь это вы у меня обнаружили… — Он погладил себя по горлу. — Если б не вы!… Вы первый услышали мою увертюру. Мою прелюдию… А сейчас уже опускается занавес.

— Ты сошел с ума! — весело воскликнул Виктор Макарович. — Карузо тоже был полным! А Джильи?

— Врачи советуют перейти на концерты. Или на педагогическую работу.

— И у тебя тоже… врачи?

— Что день грядущий мне готовит? — пропел Наливин. Дирдом зааплодировал.

— Ну, голос твой абсолютно здоров! — обрадовался Виктор Макарович

— Увы… Извечный конфликт между формой и содержанием. Хотя у вас никакого конфликта не происходит: вы — в образцовой форме. — Он с добродушной завистью оглядел худенького Виктора Макаровича. — Общение с ними не дает вам стареть! — Наливин ткнул пальцем в мою сторону. — А мне бы сейчас петь басом! Или, в крайнем случае, баритоном… — Оглядев себя, он вновь зажурчал: — Вас, учитель, сегодня не хватало на сцене! — Дирдом стал усиленно копаться в бумагах. — Кстати, где наша бестрепетная Маргарита Васильевна? — Наливин оглядел кабинет.

— Она не виновата, — твердо сказал я.

Виктор Макарович опять удержал меня за руку.

— Я всегда восхищался, учитель, что вы столько лет… среди этого бушующего океана! — Наливин указал на меня. — Я бы и дня не выдержал.

— Как же ты собираешься переходить на педагогическую работу?

— Буду учить вокалу. Только вокалу… А ваше призвание — весь их мир! — Наливин опять ткнул в меня пухлым пальцем.

Дирдом совсем зарылся в бумаги. «Есть люди, которые воспринимают чужой успех как большое личное горе!» — как-то сказала мама. Не знаю, был ли Дирдом таким человеком, но авторитет и успехи Виктора Макаровича его раздражали. Я давно уж заметил.

— И вдруг сегодня вы покинули пост, — продолжал Наливин. — Почему?

— Ноги, Женечка… Все тот же неправильный обмен, который производит время: обмен здоровья на нездоровье!… И мне тоже придется поискать новое место в жизни.

— Оно только здесь, в этом Доме! — уверенно заявил Наливин. — Среди них! — В который уж раз он ткнул в меня пальцем. — Без вас Дом культуры утратит первое слово в своем имени: он перестанет быть домом. По крайней мере, для них!

Тут я захлопал.

— Маргарита Васильевна по образованию дирижер. И педагог по призванию, — четко проговорил Виктор Макарович. — Я в какой-то степени преграждал ей путь… Теперь она быстро найдет с ними общий язык! — Он тоже указал на меня.

Я напоминал самому себе экспонат, который принесли на урок или на лекцию.

— У нее есть этот талант, — уверенно закончил Виктор Макарович

— А у меня нет! — признался Наливин. — Но она не будет играть с ними в чехарду, показывать фокусы… Помните, как я через вас перепрыгивал?

6

Часа через полтора мы с Виктором Макаровичем, как всегда не торопясь, возвращались домой. Мои родители не сочли возможным разлучить нас в такой вечер и ушли после концерта с Димулей и Мандолиной.

— Мы хотели, чтобы все было, как прежде, — объяснял я по дороге Виктору Макаровичу. — Чтобы вы остались главным дирижером — сидящим или стоящим… Мы только этого и хотели!

— Во-первых, есть средства, которые могут убить благородную цель… — медленно произнес Виктор Макарович. — Это ты запомни на всю свою жизнь. Чтобы когда-нибудь тебе не сказали, что «благими намерениями дорога в ад вымощена». А во-вторых… — Он так понизил голос, что я еле расслышал: — Во-вторых, я любил Маргариту Васильевну.

— Ее?! — Я остановился от неожиданности. — Наверно… давным-давно? Когда вы еще молодым были?

— Неважно, когда это было. Важно, что было.

— И прошло?

— Прошло — не значит кануло, Мишенька. Это во-первых. А во-вторых… Что-то я сегодня все раскладываю по полочкам. Видимо, потому, что ты задаешь слишком много вопросов.

И все-таки я осмелился прошептать:

— А почему вы на ней… не женились?

— Это сделали до меня.

— А она… вас?…

— Она любила со мной работать. И, если говорить словами Дирдома, не думала о своем собственном творческом лице. Теперь наконец… Это в какой-то степени было моим долгом.

— Может быть, вы уходите из-за этого?!

— Из-за «неправильного обмена»… Но нет худа без добра, как говорят. Пойми: она была в моей жизни целой эпохой. Ты скажешь: прошлой эпохой. Но прошлое и забытое — разные вещи. Вообще помнить всегда лучше, чем забывать, Мишенька. Плохое иногда еще можно вычеркнуть. Но хорошее… — Он помолчал, потер ногу. — Тот, кто не помнит вчерашнего, тот и сегодняшнее забудет… А на самом деле позавчера и послезавтра в жизни неразделимы!