Чего ты хочешь? [Трилогия] - [4]

- И именно поэтому, чужеземец, я имею все основания подозревать тебя. Не замыслил ли ты дерзкое нападение на сокровищницы?

Теперь улыбались все, кроме пришельца и янычар. Сокровищница шаха, во-первых, располагалась не во дворце, а во-вторых охрана ее так же была продумана древними. Поэтому два десятка охранников даже не знали, что именно они охраняют, но попасть внутрь можно было лишь по ЛИЧНОМУ указу шаха. Это знали все - некоторые - на своей шкуре.

Однако же, чужеземец либо был простоват, либо принял правила игры. Он ответил:

- Я хотел бы украсть из здешних мест половину сокровищ, что бы раздать их тем, кто в них нуждается. Увы мне - не в силах этого сделать я, хотя бы потому, что долго искать тех, кто нуждается в них.

-Ну же, - сказал другой придворный. - Не так долго искать их. Выйди на базар, и толпа с радостью возьмет у тебя все, что ты им преподнесешь. Истинные же ценители искусств и прекрасного есть в этом дворце, и оценят они и картины, и изделия из золота и драгоценных камней, а так же одежды или ткани - только укажи, где они!

Чужеземец вздохнул.

- Не о драгоценностях или тканях говорил я. Есть еще и в этом дворце, и городе то, что не купишь ни за какие деньги, не отнимешь силой и не вырастишь в огороде - дружба, любовь, талант. Но мало тех, кто ценит мудрость предков! Здесь же их нет вовсе.

И недоброе зависло в прекрасном тронном зале, в тонких улыбках царедворцев, в растерянной ухмылке, запутавшейся в бороде шаха Хиязара...

- Скажи нам, мудрец, познавший истинную суть вещей, легко ли осмеивать мудрость веков?

- Не мне, провидцу и проходимцу, осмеять хоть чью-нибудь мудрость. Есть мудрость на земле и меж людей - "Против самого сильного найдется сильнейший, против самого умного найдется умнейший, но против того, кто добр хоть самую малость может не найтись никого добрее". Есть мудрость эта, и пусть трижды сотрясу я словами колонны этого дворца - никто не засмеется. Но я понял твой вопрос. И скажу во всеуслышание - да. Да, сложно высмеять глупость веков, проверенную и освященную поколениями сиятельных предков! Сложно встать против самого себя, сказав себе: "Может, ты не самый умный, но хотя бы честный глупец!" И выйти перед троном, выслушивать всю эту чушь придворных псов у ног престарелого господина и честно, честно отвечать на все вопросы!

- Не много ль позволяешь себе, чужеземец?

- Всемилостивый шах! Это ли не позор нашему гостеприимству?

- На кол его!!!!!

Шах не сделал ни единого движения. Не повернул головы, не мигнул, и даже не снял растерянной полу ухмылки с бороды. И стража не шевельнулась у трона и у дверей, прекрасно понимая происходящее, и зорко внимая повелениям господина - шевельнись хоть ус у шаха - чужеземный нахал харкал бы кровью. А сейчас... Получили по ушам, прислужливые шакалы - поделом. Неча кичиться мудростью, прав пришелец!

Который продолжал речь сквозь нестройные возмущения:

- Да, и в честности своей жду я этого милого сердцу вопля "Эй, стража! Этого ублюдка - в зиндан!". Ибо правда режет глаза и горячит сердце... Впрочем, нет здесь вины моей, ибо привели меня сюда не спрося, а приведя, стали спрашивать. А ведь спрашивал я тебя, сиятельный владыка, чего ты хочешь? И второй раз задаю тебе вопрос этот пред толпой твоих царедворцев - чего же ты хочешь? Правды? Лести? Лжи искусной? Или просто поглумиться над прохожим, рискнувшим восторгаться этим прекраснейшим в этой части света дворцом?

Шах передвинул свое тело в новое положение, напряглась вся собравшаяся знать, и расслабились янычары по бокам от трона - расслабленное тело лучше в броске - и прозвучал ответ:

- Отвечай, кто же ты таков, зовущий себя проходимцем и провидцем, но рискующий предлагать мне все, что я ни попрошу?

И прозвучал ответ на вопрос шаха:

- Я каторжник, который сделал попытку сбежать, и в попытке этой обрел могущество, недоступное смертным. Да, могущество мое возросло, и нет у меня слов чтобы описать его, но каторги избегнуть не удалось.

- И в чем же твое могущество, каторжник?

- Могущество мое, о, сиятельный повелитель, в том, что могу я выполнить любое пожелание смертного, в чем бы оно ни состояло, если желающий действительно его хочет. Если истинно хочет он богатства и власти - я могу дать ему и то, и другое. Если захочет он взять приступом неприступную крепость, то крепость падет, если буду я на его стороне. Для крестьянина я могу растопить снег зимой или устроить дождь среди засухи. Для воина могу дать неуязвимость, для женщины - красивого мужа, для вора - богатую казну, для утопленника - покой. Я могу почти все, владыка.

- А как же твоя каторга???

- Я ведь еще живу, сиятельный шах?

- Хмм... Можешь ты почти все.... А чего же ты не можешь?

- Я не могу решить за людей, чего они хотят. Этого мне не дано.

Улыбка, настоящая, искренняя, от самого сердца, впервые осветила лицо шаха с тех пор, как чужеземец впервые переступил порог его дворца.

- Ну, с этим мы уж как-нибудь сами справимся.

Гость низко поклонился, сложив руки перед грудью.

- Я весь во внимании, владыка. Третий раз я спрашиваю, чего же ты хочешь? Звезду с неба? Скакуна лучших кровей? Сына?