Чего не было и что было - [138]
Но тут сразу мы увидим, что откровенный и полезный первый разговор между евреями и неевреями (по предложению Полякова-Лит.), как будто и неосуществим. Неевреи (христиане настоящие или хотя бы происходящие от предков христиан) говорить с евреями о том, что им в них нравится, что не нравится, — будут; во всяком случае, это представимо. Но евреи, как не покинувшие, так и покинувшие веру предков, — ни на что подобное не пойдут. И уж это одно показывает, как мало оторваны евреи от своих корней (и как важно, исследуя вопрос, с корнями считаться, и даже с них начинать).
Ибо молгание евреев о себе вообще и о себе по отношению к неевреям — это отзвук святого их молчания, закона седой древности, не позволявшего произносить имя Божие. Как бы мало ни был религиозен сегодняшний еврей, но если он все-таки еврей, он благогестив. Богочестия и нет, но благочестие остается, при том свое, особое, нисколько не похожее на благочестие христианское у христиан (которые, кстати, перестав лично быть христианами, уже не сохраняют и своего благочестия).
Еврейская, специальная, благочестивость помешала бы откровенному разговору о взаимоотношениях, даже если б он не касался прямо корней еврейско-нееврейского раздела, т. е. религиозных начал. Тем более — если б коснулся. Мы, вот, хотели поставить в «Зел. Лампе» вопрос: почему Христос для евреев не Мессия? Вопрос мог бы трактоваться и в историческом аспекте. Но мы скоро поняли, что ничего из этой постановки не выйдет. Все евреи, верующие и неверующие, будут молчать.
Откровенная беседа — «чем мы друг другу нравимся, чем нет» — представима, значит, только в одностороннем виде, т. е. уж как не беседа, а как высказыванье неевреев, чем евреи им «нравятся и не нравятся». У нас уже был такой «беседник» такой искатель черты, отделяющей неевреев от евреев. Искатель, правда, очень «корневой», но корнями не ограничивающийся. Что «нравится» в евреях (притягивает) и что «не нравится» (отталкивает), он так часто высказывал, и так ярко, что дай Бог другому. Это В. В. Розанов, конечно. Где бы и когда бы вопрос о еврействе ни поднимался — Розанова не вспомнить нельзя. Три четверти писаний его посвящены вот этому «что нравится» и что «не нравится» в евреях. Отличности их от неевреев и даже некоторой «полярности». Я приведу всего две-три краткие цитаты. На внешний взгляд — это просто грубые противоречия. Но кто может, пусть будет внимателен. Кое-что ему откроется. Ведь Розанов, помимо личной своей гениальности, ему одному свойственной махровости, очень характерен, показателен, в смысле своего нееврейства: кровно, наследственно, по всему складу он архиариец (кстати, и архирусский: жилки в нем не было не русской). Все знают, как он — не то что влекся к евреям, а прямо влипал, любовно приникал к ним, входил в самую суть бытия еврейского. Как-то стихийно весь религиозный, Розанов «презирал, ненавидел, боялся» атеистов. Говорил: «Расстаюсь с ними вегным расставанием». Но, по его ощущению, нет ни одного еврея атеиста, ни одного, что бы он там о себе ни думал, ни воображал. Евреями Розанов был окружен, и, кажется, они любили его. Откуда же вдруг, задолго до войны, без малейшего повода, вырываются у него такие странные слова:
«Услуги еврейские, как гвозди в руки мои, ласковость еврейская как пламя, обжигает меня.
Ибо, пользуясь этими услугами, погибнет народ мой, ибо обвеянный этой ласковостью задохнется и сгниет мой народ».
Не правда ли, по-плоскому рассуждая, — самый обыкновенный «антисемитизм». Уж не в Новом ли Времени это было напечатано? Нет, нет; и такие рассуждения я устраняю. Да и в то время никому в голову не пришло бы, что Розанов «сделался» антисемитом. Он и не сделался. Книгу свою «Темный лик», чисто христоборческую, пламенно отстаивал, защищаясь — Библией, еврейством, на сторону которого становился, как бы сливаясь с ним.
Для Розанова, в этой книге, Христос — не Мессия; какой уж Мессия, когда он доказывает, что это разрушитель, «спавший с неба как молния»… Но сливается ли отношение Розанова ко Христу, этому лжемессии, совпадает ли с отношением еврейским? Тут опять корни; корни Розанова, не христианина, находятся в истории христианской. И вот «ощущение» его (он весь в ощущениях, всякая его мысль проходит сквозь ощущение, и это особенно ценно).
«…Как зачавкали губами и идеалист Борух, и такая милая Ревекка Ю-на, друг нашего дома, когда прочли «Темн. лик». Тут я сказал себе: Назад! Страшись! (мое отношение к евреям). — Они думали, что я не вижу: но я хоть и сплю вечно, а подглядел. Борух, соскакивая с санок, так оживлено, весело воскликнул, как бы передавая мне тайную мысль и заражая собою:
— Ну, а все-таки Он — лжец.
Я даже испугался. А Ревекка проговорила у Шуры в комнате: «Н-н-н-да… Я прочла «Теми. лик»». И такое счастье опять в губах. Точно она скушала что-то сладкое».
Такие физиологигеские (зрительно-осязательные) вещицы надо увидеть, чтобы понять то, чему мы не хотим верить в истории, в сказаниях. Действительно, есть какая-то ненависть между Ним и еврейством. И когда думаешь об этом — становится страшно. И понимаешь неноуменальное, а не феноменальное «распни Его». Думают ли об этом евреи? Толпа? По крайней мере никогда не высказываются».
Дневники Зинаиды Николаевны Гиппиус периода Первой мировой войны и русской революции (1914-1917 и 1919 гг.). Предисловие Нины Берберовой.
Богема называла ее «декадентской Мадонной», а большевик Троцкий — ведьмой.Ее влияние на формирование «лица» русской литературы 10–20-х годов очевидно, а литературную жизнь русского зарубежья невозможно представить без участия в ней 3. Гиппиус.«Живые лица» — серия созданных Гиппиус портретов своих современников: А. Блока, В. Брюсова, В. Розанова, А. Вырубовой…
Впервые издастся Собрание сочинений Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869–1945), классика русского символизма, выдающегося поэта, прозаика, критика, публициста, драматурга Серебряного века и русского зарубежья. Многотомник представит современному читателю все многообразие ее творческого наследия, а это 5 романов, 6 книг рассказов и повестей, 6 сборников стихотворений. Отдельный том займет литературно-критическая публицистика Антона Крайнего (под таким псевдонимом и в России, и в эмиграции укрывалась Гиппиус-критик)
Поэтесса, критик и демоническая женщина Зинаида Гиппиус в своих записках жестко высказывается о мужчинах, революции и власти. Запрещенные цензурой в советское время, ее дневники шокируют своей откровенностью.Гиппиус своим эпатажем и скандальным поведением завоевала славу одной из самых загадочных женщин XX века, о которой до сих пор говорят с придыханием или осуждением.
Поэтесса, критик и демоническая женщина Зинаида Гиппиус в своих записках жестко высказывается о мужчинах, революции и власти. Запрещенные цензурой в советское время, ее дневники шокируют своей откровенностью. Гиппиус своим эпатажем и скандальным поведением завоевала славу одной из самых загадочных женщин ХХ века, о которой до сих пор говорят с придыханием или осуждением.
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.
«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.