Чеченский разлом - [31]

— Что у тебя?! — выкрикнула Тина и в голосе её уже не было ноток обиды, в нем оставался только напор обвинения. — Что у тебя?! Новая курва, с которой ты успел расплескать остатки своей потенции? Тогда собирай манатки, прясь свою немочь в штаны и вон из этого дома! Вон!

— Тина! — Анзор заорал так выразительно, что она поняла: в таком запале этот плебей может её и убить. Она ударила его больно, ударила в самое чувствительное для грузина место, которым он гордится с юности, как кинжалом отца, и даже в восемьдесят лет объявляет нимало не затупившимся.

Она замолчала и легла на спину, натянув одеяло до подбородка.

— Что? — спросила она устало. — Что ты хочешь сказать?

— Я мертвец, Тина…

Весь следующий день Анзор провел под домашним арестом. Вокруг коттеджа, купленного им у муниципальных московских властей, нисколько не маскируясь, прохаживались ребята в черных кожанках. Они периодически менялись: одни уезжали на дорогих иномарках, другие занимали их место. Чтобы не ставить себя в дурацкое положение, Анзор даже не пытался уйти из дома. Телефон, обычно услужливый, не работал.

Ближе к вечеру к дому подкатили два серебристо-голубых «Кадиллака». В сопровождении двух амбалов из одного вышел Бадришвили. Пригибая голову, будто спасаясь от обстрела, он быстрым шагом прошел в дом. В просторном холле, чуть скособочившись, шаркая ногами по дорогому ковру, подошел к хозяйке. Посмотрел снизу вверх. Протянул маленькую холодную и сырую ладошку.

Первым, что пришло в голову Тине — в гости к ним пожаловал садовый гномик. В Германии, где они с мужем купили дом и однажды прожили в нем целый месяц, таких карликовых уродцев бюргеры ставят во дворах на цветочных клумбах. Подозрительно бегающие глаза, нос, загнутый крючком к верхней губе, лысина от лба до макушки…

— Патрик… — гость выдержал паузу, растерянно моргнул и окончил. — Бадришвили.

Говорил он невнятно, будто держал во рту воду и боялся, что она выплеснется наружу.

Тина ослабила пальцы, и его рука выскользнула из её ладони как мокрый обмылок.

Анзор, возвышавшийся за спиной невзрачного гостя, гостеприимно распахнул руки:

— Прошу к столу.

Бадришвили сел рядом с хозяйкой. В какой-то момент его рука опустилась под стол затем коснулась колена Тины и скользнула вверх по её бедру. Липкие, подрагивавшие от возбуждения пальцы легли на его внутреннюю сторону.

Тина напряглась, не зная что делать и как вести себя. Поступи с ней так кто-то другой, во всяком случае не Бадришвили, она не размышляя, плеснула бы в лицо нахалу все, что было в её бокале. Пусть бы утерся. С молодых лет Тина умела постоять за себя и поставить на место зарвавшегося мужика, не задумываясь о последствиях. Однако прожитые годы не прошли даром: жизнь не только старит, но и учит.

Она смотрела на мужа, надеясь что он что-нибудь заметит или хотя бы заподозрит неладное и поможет ей. Но Анзор увлеченно занимался жареным поросенком, обсасывал тонкие молочные косточки.

Бадришвили тем временем не терялся. Коснувшись бедра хозяйки, обтянутого приятным на ощупь плетением дорогих чулков, сжал его и погладил.

Тина бросила умоляющий взгляд на мужа, но Анзор продолжал привычно изображать широкое кавказское гостеприимство, подливал вино в свой фужер, произносил велеречивые тосты, то и дело весело шутил, громко хохотал при шутках, которые отпускал Бадришвили.

Тина стало немного не по себе. Ей даже показалось, что обычная строгость и надменность мужа, которые характеризовали его отношения с другими людьми, в присутствии Бадришвили вдруг слиняли. Анзор делал все, чтобы угодить гостю, и как сформулировала для себя Тина, «перед ним стелился». Это её сперва неприятно задело, потом разозлило.

Тем временем Бадри продолжал гладить её ногу, забираясь пальцами все выше и выше…

В какой-то момент Тина ощутила приятную теплую волну, исходившую от пальцев мужчины. Она слегка прикусила губу, потянулась, взяла бутылку, плеснула в свою рюмку коньяку и залпом выпила. Потом поставила бокал на стол, опустила руку вниз и ладонью прижала пальцы Бадришвили, лежавшие на её бедре, к своему телу.

Где— то около девяти часов Бадришвили взглянул на часы. Сказал негромко:

— Наверное, нам пора кончать, как думает наш хозяин?

Анзор окаменел, не найдя в себе сил что-то ответить.

— Простите, княгиня, — Бадришвили почтительно склонил голову в сторону Тины, — но ваш супруг прекрасно знал, чем кончаются авантюры. Деловые ли всегда рискуют, но это не освобождает их от обязанности платить по долгам. И вот так вышло, что он теряет все — дома, дачу, машины… Это, э-э, объективно и неизбежно.

Анзор сидел безмолвный, похожий на надувную резиновую куклу, из которой сдули часть воздуха: голова легла на правое плечо, грудь наползла на живот, руки безвольно обвисли…

Ему надо было что-то сказать. От него ждали каких-то слов, объяснений, просьб о прощении, но он утратил все — мысли отупели, слова не приходили на язык.

И тут вдруг Тина поднялась из-за стола.

— Ты, — сказала она Анзору, — встань и уходи. Вон из моего дома!

А вы, — рука княгини величественно указала на костоломов, Бадришвили, которые во время обеда топтались у двери. — Вы его отпустите, не сделав ему ничего. А вы, Патрик, — дамский палец с ухоженным ярко-красным ногтем коснулся плеча Бадришвили, — проследите, чтобы с этим жалким виноградарем ничего не произошло. Пусть он живет. Прикажите вашим людям проводить его до метро.