Чеченская рапсодия - [80]

— Вы уже познакомились, — сгоняя с лица светлую улыбку, с тревогой в голосе сказала она, и в ее маленьких ушах холодно сверкнули длинные бриллиантовые подвески.

Захар замер на месте, ощущение у него было такое, будто язык втянулся в желудок. Такой удивительно красивой свою Ингрид он еще никогда не видел. Он даже не замечал тяжести клинка, зажатого в руке, продолжая с вызовом выставлять его вперед. Девушка провела по лбу рукой, затянутой в белую перчатку, словно смахивая паутину темных мыслей.

— Ну что же, — чуть осевшим голосом сказала она. — Значит, мне не нужно представлять вас друг другу.

Глава десятая

Ранним утром, когда роса на траве еще не высохла, Петр запряг в пролетку коня и привязал к ней двух других лошадей, заодно проверив крепление на смазанных дегтем осях. Двуколка была готова к продолжению пути. Забросив в нее походные сумки с продуктами и гостинцами, он запрыгнул на сиденье сам.

— Эй, студент, далеко собрался? — окликнул его в последний момент русский офицер, вышедший покурить на крыльцо гостиницы. Белая рубашка на нем была расстегнута, за воротом виднелся серебряный крестик.

Петр хотел уже дернуть за вожжи, он снова начал ощущать себя вольным терским казаком, не признающим ничьей власти, кроме станичного атамана да императора Российской империи, от которого получал жалованье с привилегиями.

— Не из казаков ли будешь? — продолжал проявлять любопытство постоялец гостиницы.

Петр покривился и поудобнее устроился на мягком сиденье, но что-то мешало тронуть лошадь с места.

— Если твоя дорога пойдет вдоль правого берега Терека, то будь осторожен, — не обиделся на равнодушие к нему офицер.

— А что такое? — неохотно развернулся к нему Петр.

— Банда абреков зверствует, под водительством какого-то Мусы, — офицер выпустил густой клубок дыма, проскрипел начищенными сапогами. — Кто его видел, тот рассказывал, что этот чеченец уже в годах, он однорукий и одноногий. И пощады от него еще никто не дождался.

— А как же остались живыми те, кто его видел? — недоверчиво ухмыльнулся Петр.

— За бандой наблюдали через цейсовское стекло. Абреки ворвались в станицу Наурскую и порубили там всех солдат, какие встретились на их пути. Не пожалели они и местных жителей из казачьего сословия.

— Спасибо, ваше благородие, — дергая за поводья, буркнул Петр, убедившийся в том, что его опасения, возникшие во время встречи со станичниками, подтверждались.

Двуколка резво отъехала от подъезда гостиницы.

— Не за что, господин студент… или казак, — донеслось уже сзади. — Счастливого тебе пути.

После оживленного тракта, идущего от Пятигорской до Моздока, дорога вдоль берега Терека показалась Петру пустынной. За время пути до станицы Наурской ему лишь несколько раз повстречались конные казачьи разъезды, он обогнал пару навьюченных скарбом переселенческих телег. По воле властей на хлебный Кавказ перебирались светло-русые и светлоглазые жители скудноземельной центральной России и вечно недородного Поволжья. С казаками Петр поговорил, мимо телег проехал без остановки. Ему не хотелось слушать вечные жалобы гонимых нуждой людей с кучами малых ребятишек, у которых была лишь одна забота — о пропитании. Возле станицы Наурской он умерил бег пролетки, намереваясь переговорить со станичниками более основательно. Но оказалось, что разводить лясы было не с кем, центральную улицу вместе с площадью запрудили русские солдаты с вонючими цигарками в зубах. Сами наурцы или несли службу на кордонах, или отдыхали после нее.

Стегнув жеребца кнутом, Петр проскочил станицу и углубился в чинаровый лес. Остался позади едва приметный за ветвями казачий кордон, из-под колес то и дело вспархивали фазаны и рябчики, длинноногие дрофы норовили посоревноваться в скорости с лошадью. Казак успел доехать едва не до середины леса, когда путь ему вдруг преградил невысокий мужичок в байгуше, в поршнях, с линялой барсучьей шапкой на голове. За спиной у него торчала флинта — огромное пистонное ружье, в руках он держал сплетенный из ивняка пружок для фазанов. Жеребец без приказа возницы поднялся на дыбы и с утробным ржанием осел на задние ноги. Мужичок даже не шелохнулся, лишь в углах его потрескавшихся губ появилась непонятная ухмылка. Петр сразу признал в нем охотника-одиночку, которые селились на станичных отшибах. Такие люди не боялись никого и ничего, находя общий язык и с казаками, и с животными, и с чеченцами с правого берега Терека.

— Куды разогнался, ваша ученая благородь? — разлепил губы мужичок, и лицо его, смахивающее на горское, на котором прилепился вдруг нос картошкой, скривилось в подобии улыбки.

— Что ты хочешь, добрый человек? — спросил у него Петр.

Он сразу внутренне расслабился, уверенный в том, что вокруг нет ни одного абрека или другого злого существа.

Охотник переступил поршнями, бросил пружок на обочину и снова посмотрел на Петра.

— Ты часом бузы из Моздока не прихватил? — спросил он.

— И чихирь найдется, и что покрепче, — казак, уверенный в том, что лесной отшельник зазря останавливать не стал бы, похлопал по сакве. — Что будешь пить?

— А чего не жалко, — охотник открыто заулыбался и подошел вплотную к пролетке. — Я тут недалече кобылкой орудовал, а потом пружок приготовил, чтобы птицу посидеть, да кабан в котлубани начал натирать свой калган. Фазаны и прыснули в разные стороны.