Чеченская рапсодия - [45]

— Куда подевались остальные? — сходу спросил Дарган у брата Савелия.

— Я решил, что пока вы разберетесь с Шамилем, половину дороги заложники успеют одолеть. Все будет легче от погони уходить, — похмыкал в усы подъесаул. — Казаки сбили с них цепи, дали вина с хлебом, и двое наших повели их через перевал.

— А если бы чеченские фортеля приключились? — выскочил вперед Игнашка. — Два казака — это большая сила.

— Почти два десятка заложников — еще больший груз, — осадил его есаул Гонтарь.

— Нам здесь тоже делать нечего, — Дарган нащупал оберег, покрутил его между пальцами и отдал распоряжение: — Дозорные — выходи вперед, раненных и больных — в середину отряда, замыкающими назначаю Панкрата с Ермилкой.

Небольшая группа станичников тут же снялась с места и пропала за нагромождением скал. Вступив вслед за отрядом на дорогу, ведущую к снежному перевалу, Панкрат развернулся лицом к крепости и скрипнул крепкими зубами:

— Скоро свидимся, — пообещал он.

Наверное, хорунжий имел в виду главаря бандитов Мусу, изворотливого кровника, решившего мстить семье Даргановых всеми доступными способами, а заодно и поохотиться за какими-то там сокровищами. Но скорее всего, он грозил сразу всем абрекам, объявивших его братьям казакам и всему русскому народу газават. Он так и не увидел, что вскоре из ворот крепости вылетела стая взбешенных горцев и помчалась к входу в пещеру. То ли их неправильно информировали недобитые дозорные, то ли сами они решили, что тайна прохода под перевалом перестала существовать. В пылу погони они не приняли во внимание то обстоятельство, что во время дождей пройти этим путем было нельзя.

Глава шестая

Наступил последний месяц осени, дороги подморозило, с крыш куреней граблями повисли прозрачные сосульки. В доме сотника Даргана стояла суета, в дальний путь собирали обоих братьев сразу — Захарку и Петрашку. На их отъезде настаивала мать, которой надоели приключения всех троих сыновей во главе с их отцом. Но братья выражали протест, им не терпелось еще разок побывать в ауле, затерянном между суровыми горными вершинами, и поставить точку в споре с чеченской семьей с одинаковой с ними фамилией Даграновы. Петрашка за это время отъелся и превратился в рослого казака с темными глазами и белобрысым чубом над высоким лбом, белокурый Захарка вроде бы совсем забыл про учение, он налился той силой, которая отличает парня двадцати с небольшим лет от восемнадцатилетнего юноши. За обоими табуном бегали станичные скурехи, но оба выражали к ним абсолютное равнодушие. В станице поговаривали, что братья довольствовались ласками вдовых любушек, но кто был к ним поближе, тот знал, что каждый их шаг на учете у прозорливой Софьюшки, тайные мечты которой о судьбе сыновей прятались за семью печатями.

А пока Захарка с Петрашкой наотрез отказывались перекидывать набитые продуктами саквы через холки коней и отправляться в станицу Пятигорскую, откуда до самой Москвы и Санкт-Петербурга под казачьей охраной следовали длинные караваны самого разного люда. Дело было в том, что недавно из похода в турецкие владения вернулись русские полки, и Дарган уговаривал господ офицеров снарядить экспедицию в логово Шамиля.

— Зачем нам лишние хлопоты, — отмахнулся от казачьего сотника армейский начальник в чине полковника. — И вообще, кто такой этот Шамиль, что вы, казаки, так его опасаетесь?

— Ваше высокоблагородие, мы никого не боимся и никогда не боялись. Казаки здесь живут с давних пор, когда тут московского духа и вовсе не было, — вышел из себя Дарган. — Но если Шамиля обуздать, то на всем Кавказе наступит мир и спокойствие.

— Да кто вам такое сказал! — воскликнул полковник. — Азиаты — это гидра о многих головах, если срубить одну, то на ее месте тут же вырастет новая.

— Вырастет, не спорю, — согласился сотник. — А вы прикормите эту самую новую, они все до пешкеша жадные.

— Пешкеш… чихирь… Когда вы научитесь выражаться правильно, — поморщился начальник, потирая убеленные сединой виски. — Поймите, если мы отхватим большие территории у турецкого султана и заселим их русскими, то всякими там шамилями и прочими мамлюками здесь перестанет пахнуть. Они растворятся вместе со своими ордами, как ассимилировались черемисы, пермяки и карелы.

— А до той поры мы будем терпеть набеги абреков? — засверкал глазами Дарган. — Платить им за азиатскую дикость своими добром и жизнями?

— Так устроен мир, который состоит из противоречий. Добро и зло, любовь и тут же ненависть, и так далее, — поучал столичный полковник казачьего атамана станицы Стодеревской. — В нашем случае кто-то работает, а кто-то сидит на шее. Я скажу вам главное, а вы постарайтесь вникнуть в суть: никому из нас необузданные горские племена с их бесполезными скалами не нужны, они интересны только лишь капиталу, то есть, денежным мешкам. Для того, чтобы привозить в эти места оружие, одежду и продукты, взамен же выгребая местные дары природы. И получая за них в цивилизованных обществах опять те же деньги. А деньги эти правят миром. Эдакий круговорот капитала, вы меня поняли?

— Куда уж ясней, — вставая со стула, сдвинул брови сотник. Так продолжалось до тех пор, пока банда разбойников не напала на русскую военную базу и не разнесла ее в пух и прах, вырезав обслугу и прихватив с собой заложников и запасы, заготовленные на зимовку всего войска. Тогда полковник сам приехал к Даргановым и предложил разработать совместную операцию. К тому времени Петрашка крепко стоял на ногах, вместе с Захаркой он готовился отбыть на учебу в столицу. Прознав о скором начале военных действий, братья и слышать не захотели об отъезде, в их сердцах никогда не затухал огонь мести, приобретенный ими вместе с кровью непокорных предков.