Че Гевара - [106]

Зажечь два, три, множество «Вьетнамов», чтобы вынудить североамериканцев рассредоточить свои силы и таким образом ослабиться, таков лозунг Че. Он утверждает также: «Без ненависти народ не может победить мощного врага». Итак, Латинская Америка ему кажется созревшей для пожара. Колумбия и Венесуэла уже борются; в других странах есть организация, готовая действовать. С людьми, такими как Карло Роберто Бустос в Аргентине[38], Карло Маригуэла в Бразилии, Лобатон и Хуан Пабло Чанг в Перу. В Парагвае в подполье готовятся Тупамарос, тогда как в Чили Сальвадор Альенде, в то время президент сената, обеспечит для борьбы тыл, то, чего ему будет катастрофически не хватать в других странах в отношении медикаментов и особенно продовольствия.

Итак, уже более трехсот революционеров готовятся в Боливии, Аргентине, Бразилии и Перу. Из них шестьдесят боливийцев на Кубе, так как выбор Че — и Фидель полностью вовлечен в план — упал на Боливию, Почему на нее? В основном по географическим причинам. Она расположена в центре Латинской Америки, между грядой Анд и Амазонией, там где сердце. Окруженная лишь Перу, Бразилией, Аргентиной, Парагваем и Чили. Со своими 1 098 500 км² она насчитывает менее пяти миллионов жителей, из которых три четверти сосредоточены на одной десятой части страны, это оставляет место для подпольной борьбы, чтобы внедриться, открыть первую «свободную территорию», которая сыграет ту же роль, что и Сьерра-Маэстра для Кубинской революции. Как базу для герильи выбирают подходящую в этом смысле реку Ньянкауасу, затерянную в предгорье, в, так сказать, необитаемом районе, где промышляют отдельные охотники — и где единственный крестьянин Арганарас окажется купленным врагом.

Снова начинать, с надеждой найти такие же условия, какие обеспечили успех в первый раз. Но Че появится в Боливии, не будучи уверенным в поддержке коммунистической партии, и особенно крестьян, что было решающим для конкистадора с Гранмы.

— Звезда Че начала тускнеть после речи перед ООН в Нью-Йорке, — признает Альберто и добавляет: — Я любил того Че, который шел к этой речи. Но Че, который вышел после, был уже другой.

Итак, Эрнесто в Гаване. Это не было первым его намерением. Так как Фидель уже прочитал его письмо из экспедиции, он собирался сразу из Танзании направиться в Боливию. По причинам обеспечения тыла, а также потому, что Кастро настаивал на новой встрече, он вернулся на Кубу. Абсолютно инкогнито: он хочет навестить Арагона, слегшего от болезни, которой он заразился в Африке, но Фидель не советует ввиду количества посетителей, которые спешат в дом к его другу, и сам передает последнему послание Че с пожеланием скорейшего его выздоровления.

Алейдита, дочь Эрнесто и Алейды, вспоминает об одной таинственной, встрече, которая у нее произошла в этот период. В 1987 году по случаю двадцатой годовщины со дня смерти Че она рассказала эту историю итальянской газете Иль Тиррено:

— Самая старшая из четырех детей в доме[39], я была второй мамой для моих двух братьев, особенно для Эрнестито, который только что родился, и для моей маленькой сестрички. Наша мать нам всегда говорила: «Папа хотел, чтобы вы сделали то, чтобы вы были такими… Не делайте этого, папа не одобрил бы». Ее заслуга в том, что она научила нас уважать его, как мы это делаем.

Пришел день, когда она нас всех четверых привела в дом, где находился он. Там нас поставили перед человеком, странным, лысым, в очках. Он сказал, что он испанец, зовут Рамон, и утверждал, что очень дружен с нашим папой. Когда я его увидела, я ему сказала: «Чико, но ты не похож на испанца, ты скорее аргентинец». Все были поражены моим умозаключением: «Итак, если эта малышка догадалась, то маскировка ни к чему!»

Мой отец сохранил спокойствие и спросил: «Почему аргентинец?» Я ответила: «Так мне кажется». Это успокоило всех. После чего он нас всех пригласил пройти в столовую. Мой отец всегда садился в конце стола. И около года, пока мы его не видели, я взяла за обыкновение занимать это место. Когда испанец сел там, я поспешила ему сказать, что это место моего папы, и что когда его нет, оно мое. И незнакомец возразил: «Но это место амфитриона!» Он вынужден был объяснить мне смысл слова «амфитрион», прежде чем я села рядом с ним. Позднее моя мама мне рассказала, как он был горд, что его дочь в пять лет отреагировала таким образом.

Он пил чистое красное вино. Обычно мой отец смешивал вино с минеральной водой, и я тоже так делала. Я ему сказала: «Как это случилось, что ты, такой хороший друг папы, не знаешь, как он пьет вино? Я покажу тебе». И я смешала вино с водой, что еще больше его обрадовало.

После обеда я начала бегать с моими братьями и сестрой и ударилась о столик из розового мрамора. Моя мать, расстроенная историей с аргентинцем, заплакала. Отец взял меня на колени, обнял, прежде чем пойти на кухню за салфеткой и кусочками льда, чтобы пристроить их на мою шишку. Я почувствовала что-то особенно во внимании, которое он мне оказывал.

Немного позднее он предложил нам карамель, по коробке каждой дочери и одну двум мальчикам, и мы ушли, поблагодарив этого господина испанца, такого доброго.