Чайковский - [36]
А. Г. Рубинштейн поручил своему ученику написать для заключительного «аккорда» его учебной программы кантату для солистов, хора и оркестра на слова знаменитой оды Шиллера «К радости», использованную великим Бетховеном в финале своей Девятой симфонии. Меньше чем за два месяца из-под его пера появилось развернутое шестичастное произведение.
Наступило 29 декабря 1865 года — день публичного экзамена первого выпуска Петербургской консерватории. В зале расположилась авторитетная комиссия.
Первым прозвучавшим сочинением стала кантата Чайковского «К радости», исполненная силами оркестра и хора учащихся под управлением А. Г. Рубинштейна. Рядом с ним около дирижерского пульта, с раскрытыми нотами в руках, расположился квартет солистов. Взмах дирижерской палочки — и после оркестрового вступления под сводами зала зазвучали слова:
Петр Ильич не присутствовал на первом публичном исполнении сочинения, которое оказалось и единственным. Чрезвычайно застенчивый, Чайковский стал жертвой необоснованных слухов и разговоров о том, что будто бы здесь же, на сцене, выпускников консерватории ждет еще и публичный экзамен по теории музыки. К такому испытанию на глазах представительной и многочисленной аудитории молодой композитор не был готов.
Гнев Рубинштейна не поддавался описанию. Антон Григорьевич хотел за это лишить Чайковского диплома. Лишь стараниями других профессоров, уверенных в даровании и знаниях Петра Ильича, этот инцидент удалось уладить: выпускник Петербургской консерватории Чайковский получил право на диплом, удостаивавший его звания свободного художника, а также на серебряную медаль. Тогда это была высшая награда.
В последний день 1865 года состоялся торжественный акт по случаю первого выпуска первой российской консерватории. Петр Ильич был утвержден в его новом звании, смысла которого и перспектив, скрывающихся за ним, он среди волнений дня еще не понимал. Тогда же состоялось и награждение его серебряной медалью.
Учение закончилось. Но чувство радости противоречиво сталкивалось с новыми заботами его теперь уже «взрослой» жизни. Встречая в Петербурге Новый, 1866 год, композитор не переставал думать о скором отъезде в Москву. Туда улетали теперь его мысли, там были и его надежды. Но не просто было покидать город, с которым он за пятнадцать лет пребывания в нем сроднился. Здесь он был счастлив и здесь же впервые познал горе. Здесь, под сенью северного неба, он нашел в себе силы изменить свою судьбу — стать музыкантом. Поэтому сборы и хлопоты по случаю предстоящего отъезда не могли рассеять тоскливого чувства расставания и с городом и с дорогими и близкими ему людьми: в Петербурге оставались отец с женой, Елизаветой Михайловной Липпорт (брак их состоялся в 1865 году), два брата — близнецы и два друга — Апухтин и Ларош. Конечно, их будет очень и очень не хватать…
Закончились приготовления к отъезду. Упакованы вещи. Петр Ильич надел длинную, до пят, енотовую шубу, подаренную Апухтиным. В таком наряде Петр Ильич выглядел довольно смешно, но другой шубы у него просто не было, а московские морозы были хорошо известны избалованным мягкой зимой петербуржцам.
Была полночь 5 января 1866 года, когда Чайковский с друзьями подъехали на бричке к большому двухэтажному зданию Николаевского (ныне Московского) вокзала, увенчанному двухъярусной башней с часами. Попрощавшись с заметно погрустневшими друзьями, молодой композитор вошел в вагон и, не снимая большую и уютную шубу, сел к окну купе.
Несколько минут — и поезд тронулся, с каждым мгновением отдаляя Чайковского от города его детства и юности, города величественных дворцов и памятников, Невы и белых ночей, города, где расцвел гений Ломоносова, где впервые зазвучали бессмертные стихотворения Пушкина и музыка великого Глинки.
ЧАСТЬ II
1866–1878
Глава I
МОСКОВСКАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ
НИКОЛАЙ РУБИНШТЕЙН
Чайковский не двигаясь долго сидел в купе и отрешенно глядел перед собой. Напряжение последних месяцев и обилие разнообразных впечатлений не давали ему сосредоточиться на чем-то одном. Перед его глазами, словно на большой театральной сцене, декорациями которой был только что покинутый Петербург, то выходя к освещенной огнями рампе, то погружаясь в сумрак кулис, возникали лица людей, с которыми его сталкивала жизнь.
Вот учитель — Антон Григорьевич Рубинштейн. Он чем-то недоволен. Вероятно, просьбой включить в программу предстоящих концертов РМО только что прозвучавшую его экзаменационную кантату «К радости». Он потребовал внести в нее значительные изменения. Увидев огорчение своего ученика, добавил: «Каждого творящего неизменно ожидает разочарование — даже Бога!»
А это Николай Григорьевич Рубинштейн. Он, как всегда, полон новых замыслов, смелых идей, неожиданных мыслей, устремлен вперед. Во время беседы о предстоящей работе в Москве Петра Ильича сильно поддержали ободряющие слова Николая Григорьевича.
С теплым чувством признательности вспомнил Чайковский своих педагогов: Заремба… Штиль… Герке… Чиарди… Промелькнули образы милых сердцу друзей — Германа Лароша и Алексея Апухтина. Возникли дорогие ему лица: отец, сестра Саша, братья — Николай, Ипполит, Модест и Анатолий.
