Чайковский - [35]

В Петербурге на него снова нахлынули материальные затруднения и бытовые неурядицы. Однако, окрыленный первым успехом у публики, Петр Ильич писал сестре: «Несмотря на некоторые невзгоды, расположение духа у меня довольно розовое, кажется, оттого, собственно, что снедающее меня самолюбие (это мой главный недостаток) в последнее время было польщено несколькими музыкальными успехами и впереди я предвижу другие». И действительно, какими бы они ни казались скромными, эти другие успехи, — они пришли. Быть может, с них и началось многотрудное восхождение на музыкальный Олимп, куда сразу попадают лишь очень немногие?

Петр Ильич до конца года еще трижды испытал себя как композитор. И первым испытанием стало исполнение в конце октября на ученическом вечере струнного квартета, где взыскательные критики могли отметить и достаточную зрелость произведения, и черты композиторской индивидуальности. Не осталась незамеченной главная тема квартета — народная песня, записанная Чайковским с голоса во время пребывания в Каменке. Вторая — лирическая мелодия, звучащая у виолончели, — обратила на себя внимание светлой образностью и красотой.

Другим, не менее серьезным испытанием явилось для него исполнение консерваторским оркестром фа-мажорной увертюры. Концерт состоялся через две недели в зале Михайловского дворца. Когда музыканты сели на свои места и развернули на пультах ноты, на эстраду из бокового входа скорыми шагами вышел Чайковский.

Это было первое публичное выступление Петра Ильича в качестве дирижера. Решаясь на такой шаг, композитор не раз вспоминал тот день, когда в Училище правоведения он впервые вышел перед хором учащихся. Но тогда это были репетиции. Сейчас же в зале сидела публика, среди которой были его педагоги. Чайковский признавался после концерта, что самое страшное для него было стоять на эстраде перед оркестром. Порой ему казалось, что у него «голова соскочит с плеч», а потому он, к удивлению слушателей, дирижируя правой рукой, левой поддерживал подбородок: так было надежнее.

В жизни Чайковского явно наступал перелом. Как раз в эти последние месяцы 1865 года в Петербург приехал брат Антона Григорьевича, Николай Григорьевич, чтобы пригласить для работы в открывающейся вскоре в Москве консерватории педагога по теории музыки. После неудачной попытки привлечь к этому делу знаменитого автора «Юдифи» Серова — композитора и авторитетного музыкального критика, бывшего наряду с В. Ф. Одоевским и В. В. Стасовым одним из первых глубоких истолкователей и пропагандистов творчества Глинки, — московский Рубинштейн обратил свое внимание к выпускникам Петербургской консерватории. Кандидатов было двое: молодой Петр Чайковский и бывший почти десятью годами старше Густав Кросс, имевший к тому же солидную репутацию педагога по классу фортепиано. Именно его и рекомендовали со всей настойчивостью учителя Петра Ильича — Рубинштейн и Заремба. Старший по возрасту и более опытный, лишенный творческих притязаний, Кросс показался им для такой работы кандидатурой почти бесспорной. Но, думается, что сыграло свою роль и некоторое неприятие маститыми учителями Чайковского его творческого мировоззрения и того внутреннего упорства, с которым молодой композитор проводил в жизнь свои музыкальные идеи. Однако Николай Григорьевич не послушался советов своих авторитетных коллег.

Будущий директор Московской консерватории не посчитался ни с мнением своего брата, ни с рассуждениями профессора Зарембы. Он решил вынести окончательное суждение о кандидатах на такую ответственную педагогическую работу лишь после личных встреч с ними, тем более что и о Петре Ильиче Чайковском он имел исключительно хорошие отзывы от московского музыкального критика и педагога Н. Д. Кашкина. Тот активно переписывался с Ларошем, восторженно отзывавшимся в письмах о своем друге. Как вспоминает Кашкин, ставший сам впоследствии ближайшим товарищем и единомышленником Чайковского, отличавшийся большой самостоятельностью во взглядах и поступках Николай Григорьевич «пригласил к себе в гостиницу в разное время обоих кандидатов, подробно поговорил с ними и решил, вопреки полученным советам, избрать Чайковского, который произвел на него прекрасное впечатление всем своим существом».

Было решено, что Петр Ильич переедет в Москву сразу после выпускных экзаменов, которые должны были состояться по тогдашним правилам в самом конце декабря.

Не все тогда поняли выбор Н. Г. Рубинштейна. Многим показалось странным, что на должность профессора новой консерватории определен запомнившийся по светским вечерам молодой человек, проучившийся музыке всего около трех лет. «Такое недоверие оправдывалось тем, — вспоминает Н. Д. Кашкин, — что никому почти не была известна невероятно огромная энергия, которую молодой музыкант влагал в свои классные работы». Поэтому петербургские музыканты не питали доверия к Чайковскому и, относясь к нему критически, особых надежд на него как на композитора не возлагали. Это хорошо почувствовал позже и сам Петр Ильич, когда наступил решающий этап его обучения и последнее испытание года — выпускной экзамен.