Чайковский - [22]

Хотя Петр Ильич, как и многие другие, отнесся с большим волнением и интересом к этому огромному событию, он не мог критически оценить происшедшее. Когда была объявлена «свобода», он сразу сообщает в письме своей сестре Саше, что «нарочно ходил в приходскую церковь, чтобы видеть впечатление, которое манифест производит на мужиков». Конечно, воспитанный в привилегированном закрытом учебном заведении и не испытывая на себе прямо тяжелую десницу самодержавия, Петр Ильич, вероятнее всего, поверил в велеречивые слова царского манифеста. Даже непримиримый Герцен сразу не разглядел обмана и в многие годы гудевшем набатом журнале «Колокол» опубликовал статью под заглавием «Ты победил, галилеянин!», где прославлял Александра II как выразителя всенародной воли.

Однако реальность была другой… Манифест вызвал новые волнения в народе, особенно в крестьянской массе. По стране пошел слух, что «хороший» царский указ якобы подменили помещики-дворяне. Войска в столице и во многих других городах были приведены в состояние боевой готовности. Тревога охватила царскую фамилию и всю правящую верхушку. На всякий случай существовал даже вариант бегства из Петербурга семьи российского монарха.

Так, в напряжении прешли первые месяцы после объявления манифеста. Вскоре стало ясно, что в жизни народа и страны практически мало что изменилось. Другая, более изощренная форма эксплуатации вполне устраивала самодержавие и землевладельцев, сохранивших все свои основные позиции и привилегии. Разочарование десятилетиями ожидавшимся царским указом усиливалось. Петру Ильичу ложь открывалась в полных драматизма ходатайствах по крестьянским и земельным делам, которые ложились на его служебный стол в департаменте Министерства юстиции. Его чуткое к чужим страданиям сердце не могло не сжиматься при виде человеческого горя. Читая прошения и жалобы простых людей, он понимал, как тяжело живут люди на земле, на которой он родился. Любовь к этой земле, к ее неповторимой природе и ее народу с самых ранних лет, сначала бессознательно, интуитивно, освещала его добрую и чуткую душу. С каждым годом она разгоралась все ярче, пока не стала ясно осознанным чувством, смыслом его грядущей творческой жизни.

Глава VI ПЕРВАЯ ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЕЗДКА: ГЕРМАНИЯ, АНГЛИЯ, ФРАНЦИЯ

«Как тебе небезызвестно, я еду за границу; ты можешь себе представить мой восторг… — пишет Петр Ильич сестре в июне 1861 года, — оказывается, путешествие мне почти ничего не будет стоить; я буду что-то вроде секретаря, переводчика или драгомана Писарева… Конечно, оно бы лучше и без исполнения этих обязанностей…». Вероятно, последняя фраза раскрывает сокровенное желание чиновника департамента использовать деловую поездку как приятное во всех отношениях отдохновение от все более тяготившей его службы. Тем не менее ему представилась возможность познакомиться с другими странами, с другой жизнью, которая не могла не интересовать любознательного молодого человека.

Маршрут путешествия, проходивший через Германию, Голландию, Англию и Францию, сулил самые разнообразные и неожиданные впечатления. Да и сам Василий Васильевич Писарев, инженер по образованию, отправившийся в поездку для ознакомления с монетным и медальерным делом в Европе, поначалу показался ему приятным спутником. Все складывалось для Чайковского как нельзя лучше…

В начале июля на почтовом дилижансе путешественники выехали из Петербурга. Ближайшей их целью был город на Даугаве — Динабург, откуда начиналась уходящая на запад железная дорога. Несомненно, славная эпоха передвижения на лошадях заканчивалась. О чем размышлял путешественник, которому всего два месяца назад исполнился двадцать один год? Вспоминал и оценивал свою совсем еще небольшую, лишенную каких-либо значительных событий жизнь? Или переживал недавний разговор с отцом, о чем он с волнением поведал в письме сестре Саше, отношения с которой становились с каждым годом все теплее и доверительнее: «За ужином говорили про мой музыкальный талант. Папаша уверяет, что мне еще не поздно сделаться артистом. Хорошо бы, если так; но дело в том, что если во мне есть талант, то уж, наверно, его развивать теперь невозможно». Перемена в настроении отца, ранее традиционно считавшего артистическую карьеру делом несерьезным, не могла не удивить и не обрадовать сына.

Остались позади верстовые столбы Российской империи. От невысокого кирпичного здания вокзала убегали вдаль ровные, блестящие рельсы железнодорожного пути.

Раздался третий звонок станционного колокола, состав тронулся, медленно набирая скорость, — мерный и неторопливый цокот лошадиных копыт сменился механически-монотонным перестуком стальных колес. Отрываясь от дорожных бесед с Писаревым, Чайковский часто смотрел в окна вагона. С непривычной скоростью мимо мелькали крестьянские хутора, цветущие сады и луга, островерхие костелы, кирки и монастыри. Аккуратные домики с разноцветными крышами, окруженные подстриженными деревьями и цветочными клумбами, четкие и строгие контуры готических церквей, педантичная ухоженность и чистота — все указывало на то, что началась Германия. Через сутки поезд медленно и осторожно вполз под крышу центрального вокзала Берлина.