Чайковский - [19]

Три с половиной года провел Чайковский в департаменте Министерства юстиции. Несмотря на столь обязывающее название, этому департаменту были присущи все пороки российского бюрократического самодержавного учреждения. Сталкиваясь ежедневно с трудными, конфликтными и порой чрезвычайно противоречивыми делами, стараясь определить истину и представить ее в объективном освещении своему начальству, он не мог не вспомнить общеизвестные слова: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», произнесенные героем грибоедовской комедии «Горе от ума». Петру Ильичу довелось самому ощутить весь горький смысл этого изречения.

Находясь на службе в таком официальном учреждении, как Министерство юстиции, Петр Ильич, несмотря на свои совсем еще молодые годы и жизненную неискушенность, не мог не видеть и не ощущать огромной пропасти между властью и народом. По-своему переживая существующую действительность, часто искренне страдая от соприкосновения с ней, он в силу мягкости и исключительной доброжелательности своего характера и особенно благодаря семейному укладу, сформировавшему у него идеалистические представления о жизни, не был в состоянии самостоятельно разобраться в социальных противоречиях. Он находился в среде, где торжествовали умеренно-демократические взгляды, либеральные настроения. Ближайшие родственники, друзья и товарищи Чайковского были хорошо обеспечены, а потому, понимая всю несправедливость царского режима, они не ощущали в полной мере его тяжести и хотя критиковали времена и нравы, но честно отдавали долг государственной службе, досуг же проводили в светских развлечениях. Так было и с Чайковским.

Не получая никакого удовлетворения на царской службе, он с нетерпением ждал конца «присутственного» времени. Там, за тяжелой дубовой дверью, можно было окунуться в другую жизнь — веселую и бездумную, казалось бы, рассеивающую непростые размышления о бытии. Совсем рядом, в каких-нибудь двухстах шагах от дверей департамента, пролегал широкий и многолюдный Невский проспект.

По вечерам он манил к себе будущего композитора как отдохновение, как возможность отвлечься ст тяжелого и нелюбимого дела. После скучной службы Петру Ильичу казалось, что каждый зажженный па улице фонарь горел намного ярче, чем это было в действительности. Каждое освещенное в доме окно радовало и манило своей кажущейся таинственностью. Свет, вырывающийся на улицу из пестрых павильонов, ресторанов и маленьких кабачков, притягивал его к себе.

Легкой юношеской походкой направлялся он от дверей департамента на прогулку по Невскому или шел на встречу с друзьями. И на всем пути, за каждым поворотом дороги он ждал чего-то нового, интересного и необычного. Может быть, новой встречи?

Именно в эти годы в письме к сестре Саше, вышедшей замуж и уехавшей с мужем Львом Васильевичем Давыдовым на Украину, в село Каменку, он с легкомыслием сообщает, что снова влюбился: в старшую дочку мадам Гернгросс — Софи. Он пишет, что влюбился всего «немножечко», тут же с юношеской непосредственностью вспоминает знакомых барышень: «Представь, как странно. Ее все-таки зовут Софи! Софи Киреева, Софи Лапинская, Софи Боборыкина, Софи Гернгросс — все Софи!» За сим следуют шаловливые стихи собственного сочинения:

«Сегодня я за чашкой кофе

Мечтал о тех, по ком вздыхал,

И поневоле имя Софья

Четыре раза сосчитал».

На какое-то время светские развлечения увлекли молодого чиновника Министерства юстиции. Он и теперь оставался тем же чрезвычайно впечатлительным, добросердечным и эмоциональным юношей. В кругу своих многочисленных и подчас беспечных друзей он снова становился привычным, всегда обаятельным и милым Петей, Чаинькой, с которым всегда приятно поговорить, пошутить и посмеяться, пойти в гости на обед или ужин, а то и просто устроить холостяцкую пирушку, где в табачном дыму, под звон бокалов произносятся веселые и остроумные тосты.

Среди всех удовольствий светской жизни было увлечение, которое заменяло посещения салонов и гостиных, танцевальных вечеров и шумных застолий, прогулки в Летнем саду или по Невскому проспекту среда модной, нарядной публики. Это был театр — музыкальный и драматический. Изначальная любовь к нему окрепла и окончательно утвердилась в первые годы службы в Петербурге, когда он стал волен распоряжаться своим досугом.

Мир театра бесконечно привлекал его. На сцене происходили невероятные события, превращая мечту в реальность, делая невозможное возможным. Там соседствовали рядом мужество и нежность. Там, сопереживая артистам, можно было за три-четыре часа прочувствовать полную романтической страсти драматическую историю. И, наконец, там звучала музыка.

Музыкальный театр России того времени существовал в основном благодаря репертуару, созданному западноевропейскими композиторами, а ведущими исполнителями были, как правило, представители итальянского вокального искусства. Петр Ильич тянулся всей душой к полной красоты и изящества музыке Италии, где пение почиталось как великий дар природы, а сами мастера бельканто были кумирами взыскательных соотечественников. Интерес Чайковского к их искусству тем более понятен, ибо известнейшие оперные артисты — Джованни Рубини, Антонио Тамбурини, Полина Виардо-Гарсиа, Джулия Гризи, Джованни Марио, Луиджи Лаблаш, а затем Анджолина Базио, Энрико Тамберлик, Паулина Лукка, Кристина Нильсон, Аделина Патти, Дезире Арто и многие другие, — в течение двух десятилетий выступая перед российской публикой, не только были в центре ее внимания и почитания, но и во многом сформировали ее мировоззрение и вкусы. Этому способствовало откровенное пристрастие высших сфер общества к зарубежным гастролерам, создавшее атмосферу преклонения перед итальянским вокальным и оперным искусством при явном пренебрежении к русскому. И пока на страницах газет и журналов шла острая полемика и споры между апологетами официального направления и защитниками национального музыкального искусства, с театральных афиш не сходили оперы Беллини — «Норма», «Пуритане» и «Сомнамбула», Верди — «Риголетто», «Травиата», «Трубадур» и «Ломбардцы», Россини — «Севильский цирюльник», «Семирамида» и «Золушка», Доницетти — «Лючия ди Ламмермур», «Дон Паскуале» и «Фаворитка».