Часовой - [2]

И тут обнаружилось, что действие сна разворачивается еще в одном измерении.

Зрительно это можно себе представить так – в курземскую ночь провалилась стена какой-то странной комнаты, несомненно, расположенной очень далеко, и сидящий за столом человек наблюдал, как на сцене, все события и разговоры. И очень может быть, что прохладный ночной ветер проникал через отсутствующую стенку в комнату и шевелил бумаги на столе.

Это был пожилой мужчина, плотный, даже тучный, одетый, кажется, в гимнастерку без знаков отличия. Хотя он не поднимался из-за стола, я знала, что он прихрамывает. Однажды я даже поняла во сне, что у него протез. Видимо, на осознание присутствия еще одного персонажа сна ушло какое-то время. И потому я не заметила, как начался разговор пессимиста и подростка. Он всплывал в памяти примерно с середины.

– Ты поселишься на том самом чердаке, – говорил мужчина. – Ничего лучшего пока не ищи. У чердака прекрасная репутация. И он практически уцелел от всех напастей, и отопление там печное. К тому же и дров нужно немного. Ты легко обогреешь свой чердак. А если ты вдруг решишь, что в городе пустуют прекрасные квартиры в каменных домах и с паровым отоплением, то вспомни, что скоро они все эти апартаменты возьмут на учет и примутся расселять там своих, тех, кого привезут из России. Ты можешь попасть в крупную неприятность, а я тебе ничем помочь не смогу.

– Если так надо, я буду там жить, – сказал мальчик.

– Это ненадолго. Ты же понимаешь, что надолго я бы не оставил тебя. Если бы я не знал наверняка, что будет возможность вернуться за тобой, мы бы завтра уплыли вместе. Так что ни о чем не волнуйся. Вскрой тайник и живи спокойно. Лет через пять начинай ждать гостей. Я бы мог соврать тебе, что постараюсь найти тебя в первый же год, но нам с тобой незачем врать друг другу. Я знаю, что ты и так меня дождешься.

Тут по лицу человека в гимнастерке пробежала гримаска и исчезла. Дальше он очень внимательно слушал разговор, и хотя пессимист говорил с мальчиком уверенно, даже допуская ласкательные интонации, тот, в гимнастерке, смотрел в курземскую ночь ненавидящим взглядом, и что-то его сильно беспокоило.

– Потерпи. Иди учиться. С твоими знаниями ты запросто закончишь любое их заведение для бестолковых кухаркиных отпрысков. Получи какую-нибудь незаметную специальность и мирно работай. Главное – ничего не бойся и жди. Я сам позабочусь, чтобы ты кончил курс в лучшем университете Европы. Или Штатов. Полагаю, что после всей этой передряги я окажусь именно в Штатах. Так что теперь твоя главная работа – ждать. И оставлять ключ под окошком. Тот, кто придет к тебе, сам возьмет его. Или спросит о нем. И передаст тебе от меня привет.

– Я все знаю, – перебил мальчик, – это был наш запасной вариант, если бы мы не встретились в Торнякалнсе, или я вообще не смог выйти из города.

– Придется пустить его в ход теперь. Здесь мы расстанемся.

Они остановились.

– Без сантиментов, мы не гимназистки, – сказал пессимист. – Мужчины расстаются только так – молча. Погляди мне в глаза. И запомни – я не сдался. Мы с тобой слишком умны, чтобы так просто сдаваться. Мы подождем, переждем, а потом начнем действовать. А теперь иди. И не оборачивайся.

– Я буду ждать.

– Я постараюсь, чтобы ты ждал не слишком долго. Иди.

Мальчик резко повернулся и зашагал назад.

Человек в гимнастерке напрягся и привстал за столом.

Мальчик удалялся. Его спина в светлой куртке маячила на темной дороге. И я угадала мысль того, в гимнастерке: эта худая мальчишеская спина была сейчас превосходной мишенью, а о том, что пессимист был метким стрелком и сейчас имел при себе оружие, я, кажется, знала изначально…

Но мальчик удалялся, и с каждым шагом гроза, нависшая над ним, как будто таяла… Местность во сне вдруг изменилась. Дорога обрела поворот. Возникли и прошлогодние стога на лугу, и заросли орешника – словом, мальчику было где скрыться. И тут оттуда, где, как я знала, остались оптимист с пессимистом, вдруг раздался выстрел.

Человек в гимнастерке грохнул кулаком по столу.

Мальчик остановился, постоял и медленно пошел на звук. Не побежал, а именно пошел, бесшумно и уверенно, прячась за стогами.

У канавы лежал оптимист. Пессимист даже не потрудился столкнуть его в воду.

Мальчик постоял, прислушался. На его лице не было ни возбуждения, ни страха, как полагалось бы подростку. Это лицо, сквозь которое можно было, казалось, изучать пейзаж, оставалось совершенно спокойным, как у смертельно уставшего человека.

Пессимист исчез бесследно. Мальчик склонился над оптимистом, но не для того, чтобы убедиться в его смерти или попытаться воскресить его. Мальчик искал документы и не нашел их. Иначе и быть не могло – пессимист знал свое дело… Выпрямившись, мальчик посмотрел в ту сторону, где, скорее всего, скрылся пессимист. Потом по компасу, вправленному в ремешок часов, что-то высчитал. И пошел, не оборачиваясь, пошел все быстрее – туда, куда велел ему возвращаться пессимист.

Мальчик уходил, и, может быть, я даже видела, что с ним было дальше, но это пока не вспоминается. Помню лишь ощущение – наконец-то можно вздохнуть спокойно, мальчик остался жив. И лицо человека в гимнастерке, откинувшегося на спинку стула.