Чащоба - [23]

Позднее Лео не раз вспоминал этот момент.

Его удручало, что человек цеплялся за предполагаемый кусок хлеба. Война словно бы продолжалась, хотя фанфары победы давно отзвучали.

Больше женщина ничего не выпытывала. Лео не мог угадать ее мысли. Она просто стояла, дышала в стекло и сосредоточенно смотрела, как мутное пятно постепенно высыхало и исчезало.

Они вернулись в комнату. На столе уже играли гранями маленькие рюмочки. Вильмут твердой рукой разливал ликер, тень бутылки на стене отбивала поклоны. Лео никого из этих людей не обманывал и все же чувствовал себя виноватым. Ему захотелось рассказать всю правду. Хотелось кричать: оставьте свою глупую игру! К сожалению, он не посмел пойти на откровенность. По своему легкомыслию, естественному для его тогдашнего возраста, он еще не уяснил для себя, что ему вообще придется всю жизнь держать язык за зубами. Лишь баловни судьбы могли позволить себе откровенность.

Пожилая женщина возилась с чайником. Когда в чашках задымился чай, она с нескрываемым интересом принялась следить за Вильмутом. Тот почувствовал происшедшую перемену и еще больше напыжился.

В душе матери прорастала добрая надежда. Она хотела поверить в этот хрупкий росток. Наверное, устала от бесконечной цепи унижений. Может, наконец-то кончатся невзгоды?

И Лео тоже устал оттого, что был вынужден кривить душой.

Он осушил рюмку до дна. Вопиющая потребность быть откровенным постепенно угасала. На счастье Вильмуту. Пусть приводит свою невесту в их чердачную каморку, Лео найдет себе жилье в другом месте. Только в этом ли весь вопрос.

Вильмут разрумянился. Он был опьянен своим успехом.

Старик тоже сел за стол и отведал ликера. Видно, и ему хотелось хоть на чуточку позабыть о своей мудрости, отказаться от скептического настроя. Умные люди, как известно, завидуют простодушным и легковерным, у которых нет за плечами свинцового груза знаний. Быть может, вообще порой следует, хотя бы для разнообразия, оделять признанием сусальные иллюзии. Едва ли чистая правда в состоянии согреть человека и принести ему утешение. В то же время каждый нуждается хотя бы иногда в небольшом удовольствии. Лео понял, что у него нет никакого права осуждать друга. Возможно, этих попавших в нужду людей изо дня в день грызло сознание: мы потеряли жизнеспособность. Вильмут помог им восстановить уверенность в себе. Разве это преступление?

По дороге домой Вильмут мурлыкал под нос какую-то песенку. Лео не осмеливался расспрашивать своего бедового друга, хотя его и распирало от любопытства. Его расспросы спустили бы Вильмута с облаков на землю. Он и сам бы не прочь побродить по воздушным замкам.

У Вильмута в тот вечер оказался в запасе еще один сюрприз; на углу он распрощался с Лео. Удивление его он отмел одной небрежной фразой:

— Душе — свое, но не поститься же телу.

Лео вновь почувствовал себя скверно. Его огорчало, что он не мог идти в ногу с другом.

5

Еще стояли белые ночи, можно было разобрать, не включая света, который час. Лео проспал не больше часа. Что его разбудило? Заботы? Обязанности? Тревожная тишина? Лео вздохнул и потянулся. Чем старше человек становится, тем меньше его мозг подчиняется приказам. Бесполезно наставлять себя: отдыхай, ночь дана для сна. Какие-то отзвуки и желания берут вверх, организм не хочет подчиняться регулярному, полезному для здоровья ритму. Полезному для здоровья — с каких это пор его лексикон пополнился такими словами? Самоирония не вязалась с безмятежным погружением в дрему.

Лео полагал, что Вильмут поселит его у какого-нибудь одинокого старого человека, жаждавшего хотя бы на время приблизить к себе то ли тень, то ли живую душу.

Этому предположению, казалось, суждено было сбыться, когда Лео, подавив недовольство, по подсказке друга свернул с шоссе и поехал между деревьями. Не люблю я на своей таратайке катать по лесам, мрачно подумал он. Хотя предыдущий день остался где-то далеко позади, ружейный выстрел не стерся из памяти. Свяжешься с кем-нибудь и уже в зависимости, однако не годилось возражать Вильмуту, ведь тот не желал ему плохого.

Вялые объяснения — развилок здесь нет, пусть Лео гонит себе вперед — Вильмут выдал без запинки, и глаза его снова слиплись.

Лео перевел машину на тихий ход, колеса мягко перекатывались через обнажившиеся корни деревьев, уставший друг не трясся на сиденье. Большие редкие деревья остались позади, перед Лео встала темная стена зарослей, можно было подумать, что там, между черемухой и орешником, вьется через низину узкая тропка. Лео с опаской въехал в зеленый тоннель, но тут же оставил свои опасения и прибавил газу. Густая листва поглощала свет; покачиваясь в уютном полумраке, Лео испытал жгучее любопытство, это давно забытое чувство щекотало и оживляло его. Он надеялся на необыкновенные виды, на блуждание в причудливо расчлененной и напряженной среде, не симметричное пространство в его воображении начало скачкообразно множиться, образуя завораживающие лабиринты, — возможно, там, в конце обрамленной зеленью трубы, возникнет скопление совершенных по пластике строений под сводами-оболочками.

И тут же крылья его воображения поникли.