Чащоба - [122]

И где-то здесь поблизости бежала девчонка Эрика и не спускала с них глаз.

Скоро они оба оказались почти что взмыленными, хватали воздух, сбавили ход, в боку кололо, пригибало к земле, ружейный ремень натирал плечо, загорбок прохватывало холодком. Они волочили ноги, куда еще? Так они дошли до места, где у опушки казенного леса лежал виллакуский межевой камень. Это пастбище испокон веков ругали, одни кусты да заросли; выгон стоял на топком месте, ольшаник перемежался кочковатой трясиной, и без того сырые полянки были стоптаны скотом в грязь.

Они дошли до виллакуского пастбища, но Лео показалось, что они вошли в помещение; настоящая природа осталась позади. Они шли по сумеречным коридорам, по неровным переходам, уводившим в какую-то неизвестность. Светлые залы-полянки окрашивались заходящим солнцем в красное; временами Лео казалось, что он очутился в запертой камере, где не хватало воздуха, — возможно, над ольховыми верхушками повисла огромная крыша из серой ткани, и под ней стоял запах тлена, который мешал дышать. Они с Вильмутом крались друг за другом в частом кустарнике; толщиною в жердь ольховины росли густо, зачастую между ними приходилось продираться боком, и ветви под ногами трещали, росшие на скудном свету жалкие деревья были оголены до верхушки. Не сговариваясь друг с другом, Вильмут и Лео лезли во все сгущавшуюся чащобу, туда, где в полумраке лежала гранитная глыба. Одинокий валун, покрытый мхом и овеянный передаваемыми из уст в уста преданиями, был для них с детских лет их собственностью, прибежищем, одновременно манящим и нагоняющим жуть. Снова и снова приходили они к валуну, подкарауливали за ним других деревенских мальчишек, чтобы выскочить с воинственным криком из засады и распугать пасущихся на поляне телят. Они жаждали скорее вырасти, чтобы суметь однажды забраться на камень; верхняя плоская часть валуна находилась на недосягаемой для них высоте, какое их охватило ликование, когда однажды, ранней весной, они вырубили в оледеневшем сугробе ступени, забрались по ним до половины валуна и, подсаживая друг друга, залезли на самый верх.

Теперь они пробирались между ольшинами к валуну, само собой разумелось, что именно там они должны были устроить засаду; лучшего места для них и не могло быть. Этот валун не смог бы пробить даже пушечный снаряд.

Если на земле вообще было что-то вечное и непоколебимое, так только этот валун.

Они привалились грудью к прохладному камню. Сердце перестало колотиться, по спине пробежала едва уловимая дрожь, будто между лопатками вниз холодными ножками просеменил жучок.

Когда Лео чуточку успокоился, ему показалось странным, что они явились сюда подкарауливать настоящего противника. Еще не пролегла четкая грань между детством и взрослостью. Быть может, Ильмар выкинул с ними глупую шутку? Что это за война в такой чащобе? Быть может, Ильмар сидит сейчас со школьными товарищами где-нибудь у амбара, почесывает от удовольствия свою волосатую грудь и знай рассказывает. Кружка ходит по кругу, парни громко смеются — хозяйский сын из Виллаку и барчук с Нижней Россы отправились в чащобу побить гадюку и ружья с собой захватили. Накатила жгучая злость, Лео начал сопеть, Вильмут удивленно глянул на него. Друг счел бы его слабаком, если бы он стал подбивать того уйти домой. Они примчались защищать Родину, они думали масштабно; само собой разумеется, они были образованнее отцов, которые в свое время пошли на войну ради своих хуторов, — сейчас же их заботила судьба всей Эстонии.

Они не могли отступать, не смели сомневаться.

Лучшее место для засады было у валуна, и Ильмар не мог их дурачить. Если кто-то из истребительного батальона и впрямь сбежал и кинулся в эти края, он не мог миновать эту полянку, которая так хорошо просматривалась между деревьями. Чужому пришлось бы пройти этой дорогой, если бы он хотел попасть через лес в поселок. Не станет он слоняться по деревне и по поселку и искать оживленные места, если уж товарищи погибли.

Сегодня, спустя десятилетия, было страшно сознавать: да, именно так мы думали в то время.

Они стояли с Вильмутом неподвижно, не переступали с ноги на ногу и не выдавали беспокойства, демонстрировали друг другу свое терпение. Только и всего, что они позволили себе, — это прислониться к валуну. Никогда солнечный свет не пробивался сквозь кровлю ольшаника до валуна, зимний холод сковывал гранитную глыбину все лето, камень и теперь еще, казалось, остужал бок, неприметно, но настойчиво, коченело тело и душа, мысли угасали, думалось только о том, что было на поверхности; чащоба, поляна, валун, засада и густой темный покров над головой.

Еще раз у Лео возникло вялое сомнение: что же в действительности истинное?

Ильмару всегда нравилось надувать других. Словно так уж повелось, что всюду находился человек, который своими проделками приправлял будничную скуку. На этот раз Лео хотелось, чтобы они оказались в дураках.

Поэтому он вроде и не поверил своим глазам, когда на светлом прогале пустой поляны появился мужчина, который, волоча ноги, переступал с кочки на кочку, остановился, прикидывая, и огляделся кругом — вдруг угодит в обманчивой трясине в какую-нибудь ямину, укрывшуюся под тонким слоем земли.