Чаша с ядом - [92]

Он решил проблему, барабаня в двери последних четырех домов каноников, где жили помощники священников и служки. Вскоре из домов выбежали мужчины, и больше десятка их окружили викария, который по-прежнему размахивал своей испачканной в земле мотыгой.

Когда он рассказал им о происшествии, они устремились через поросший жесткой травой пустырь к арочным дверям тоннеля и подтвердили, что действительно там лежит окровавленное тело.

Мальчишка, решительно не настроенный оставаться в стороне от разыгравшейся драмы, завопил, что мужчина был жив пять минут назад и что-то бормотал. Кто-то из более зрелых мужчин просунул руку под заляпанный кровью плащ жертвы.

– Он еще теплый, это точно. – Наступила пауза. – Но я не слышу, чтобы у него билось сердце.

Последовала оживленная дискуссия о том, стоит ли переносить предполагаемый труп. Большинство высказалось за то, чтобы оставить его на месте, пока не появится кто-нибудь из официальных властей.

– Кого нам нужно позвать? – спросил главный свидетель, стремясь не быть оштрафованным за неправильное выполнение процедуры.

– Обратись к Томасу де Пейну, – предложил кто-то из мужчин. – Он клерк коронера. Томас живет в третьем доме с другого конца улицы. Сейчас он уже должен вернуться к ужину из суда графства.

За ним послали мальчишку-служку, и через несколько мгновений, хромая, но передвигаясь на удивление быстро, появился Томас с Кэнонз-роу, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Преисполненный сознания собственной значимости, он прошел сквозь толпу, которая почтительно расступилась перед ним, открывая ему вход к арке. Он неловко спустился по ступенькам – ему очень мешала больная нога, – а потом уже с большой легкостью двинулся вверх по тоннелю. Лицо жертвы было неузнаваемо: покрыто засохшей кровью, глаза заплыли, нос и губы кровоточили.

– Кто-нибудь, дайте мне тряпку, – приказал Томас, испытывая необычное чувство гордости, исполняя роль представителя закона.

Мужчина, оставшийся наверху, схватил тряпку, за которой бегала собачонка, и сунул в лужу грязной дождевой воды, прежде чем передать ее секретарю коронера. Томас смыл ею немного крови с лица неизвестного человека и мгновенно, несмотря на синяки и опухоли, узнал жертву.

– Это Годфри Фитцосберн, серебряных дел мастер! – крикнул он столпившимся на ступеньках людям. – Он убит! – драматически прибавил он.

Как будто для того, чтобы опровергнуть его слова, Фитцосберн застонал снова. Одна его рука дрогнула и коснулась тела.

– Я же говорил вам! – торжествующе закричал мальчуган со своего места на нижней ступеньке, где он сидел, скорчившись.

Среди наблюдателей возникло замешательство.

– Что нам делать? – забеспокоился главный свидетель. – Он так сильно изранен, что если мы пошевелим его, он может умереть – и тогда у нас будут проблемы с шерифом и коронером.

Раздался хор одобрительных возгласов:

– Пусть остается здесь, пока не прибудут представители закона. Пусть они берут ответственность на себя.

Томас тоже не знал, что делать. Его быстрый ум перебрал возможные варианты, и Томас решил, что мужчина если еще и не умер, то наверняка умрет, поэтому с таким же успехом они могут сначала вызвать коронера.

– Немедленно пошлите кого-нибудь на Мартин-лейн за сэром Джоном де Вулфом, – властно распорядился он. Не часто ему случалось оказаться в центре внимания, и его самолюбие вновь расцвело пышным цветом, особенно после того, как оно было так унижено в Винчестере.

Фитцосберн производил такое впечатление, будто находился уже на пороге смерти, и Томас взволнованно пристроился рядом с ним на корточках в ожидании коронера. У секретаря сэра Джона была благородная душа – это объяснялось выпавшими на его долю страданиями, и он надеялся, что серебряных дел мастер останется жить, а если нет, то хотя бы умрет без лишних мучений.

Через десять минут почтительное бормотание толпы и тяжелые шаги на ступеньках возвестили о прибытии сэра Джона вместе с Гвином, который ужинал в компании с Мэри в кухне на заднем дворе.

Томас продвинулся вверх по акведуку, чтобы освободить место для двух крупных мужчин.

– Он стонал и шевелился еще несколько минут назад, – доложил он, – но не сказал ничего членораздельного.

Джон взял мокрую грязную тряпку и вытер кровь и слизь с губ серебряных дел мастера. Пока он занимался этим, пострадавший высунул язык и слабо лизнул влагу.

– Дайте мне воды, – заорал Джон. Хотя труба лежала всего в нескольких дюймах от них, проникнуть в нее не было никакой возможности, поэтому кому-то предстояло сбегать в ближайший дом и принести кувшин воды. Тем временем Джон продолжал вытирать лицо Фитцосберна и громко говорил ему прямо в ухо, чтобы добиться какого-нибудь ответа. Когда принесли воду, он прижал кувшин к губам раненого и, хотя большая часть влаги пролилась ему на подбородок и грудь, немного все-таки попало в рот, вызвав приступ кашля.

– Он подавился, – невозмутимо заметил Гвин, присевший на корточки рядом с раненым.

Вторая попытка дать Годфри напиться оказалась более успешной, и тот сумел сделать несколько глотков в промежутках между приступами кашля. Потом он произнес первые внятные слова: