Чаша любви - [71]

И он тянет меня за руку. Мы продолжаем спуск.

Струи ливня холодны. Время от времени налетает порывами ветер и едва не сбивает нас с ног. Деревья качаются, скрипят и стонут. Хлопают, как паруса, широкие листья. Лианы оживают. Они сейчас очень похожи на змей.

Мы бежим, падаем, вскакиваем, кричим что-то, опять бежим, порой съезжаем вниз на «пятой точке». Я не чувствую боли от ушибов; я думаю только об одном — как бы нам не сорваться где-нибудь в пропасть.

Вокруг нас темно — почти как ночью, несмотря на то, что по времени еще день. Если я останусь жива, то надолго запомню эту грозу!

После очередной вспышки молнии Саша внезапно останавливается. Ему показалось, он заметил подходящее укрытие — расщелину в скале. Бежим туда, раздвигаем ветви кустарника. Ныряем в расщелину…

«Слава Богу! Мы спасены! Здесь сухо».

И довольно просторно. Озираемся в полумраке. В глубине расщелины видим большое черное пятно. От мысли, что это медведь или тигр, сердце мое останавливается. Но молния опять освещает округу, и мы видим, что пятно это не что иное как вход в пещеру. Отваживаемся пробраться туда. Саша идет впереди, зажав на всякий случай в руке острый обломок камня. Я следую вплотную за ним. И хотя ужасно боюсь, думаю о том, что все складывается весьма романтично.

Шум ливня и грохот грома становятся глуше.

Мы продвигаемся медленно. Боясь провалиться в какую-нибудь яму, тщательно ощупываем землю перед собой. Свет молний снаружи едва проникает в пещеру, но этого оказывается достаточно, чтобы нам осмотреться. Пещера большая, с разветвлениями. Насколько высоки своды, мы не можем увидеть. Над нами просто черно.

Мы садимся на каменный выступ и некоторое время сидим, приходим в себя после этого сумасшедшего бегства. Дыхание мое выравнивается, зато усиливается дрожь. Я уже понимаю, что дрожу не от страха, а от холода. Саша обнимает меня, крепко прижимает к себе — так пытается согреть. Но согреваюсь я всего на минуту. Потом дрожь начинается сильнее. Меня прямо-таки колотит. Саша снимает с себя рубашку, выжимает ее и набрасывает мне на плечи.

Но меня не согревает это.

Слышу в темноте голос Саши:

— Посиди здесь минутку. Я сейчас…

У меня нет сил ответить. Да и если бы были силы, получился бы не ответ, а сплошной стук зубов.

Саша уходит куда-то. Я остаюсь одна в кромешной тьме.

Мне скоро начинают мерещиться всякие страхи. Мне чудится, что вот-вот какой-нибудь медведь-гризли обхватит меня и переломает все кости… или летучие мыши налетят, свирепые вампиры, и высосут из меня всю кровь… Но меня так трясет, что я не могу даже крикнуть. Кажется, я могла бы завывать, но завывать не буду. Не унижусь до этого даже перед лицом смерти, ибо я человек, над совершенством которого, как говорил тот старик, трудилось бесчисленное количество предков.

Я слышу какой-то звук. Он пугает меня. Это тяжкое дыхание, сопение крупного зверя.

Я смотрю в ту сторону и от дикого ужаса перестаю даже дрожать. Оранжево-черная тигрица с лютыми желтыми глазами медленно с достоинством царицы выплывает из темноты. Она не смотрит на меня прямо. Но я знаю: она видит меня. Она видит сейчас только меня…

— Вот, принес сухих листьев, — говорит Саша.

Ворох листьев с шумом падает рядом. Я вздрагиваю и опять начинаю дрожать. Саша — это сон, прекрасный сон. Его нет уже. Он развеялся во мраке. Тигрица, мягко, неслышно ступая по земле, подходит ко мне. У нее такая огромная голова! И желтые клыки. Пасть раскрыта. Жаркое дыхание обдает меня. И я уже прощаюсь с жизнью. Но тигрица и не думает съедать меня. Она облизывает мне лицо. Язык у нее шершавый, почему-то прохладный и пахнет листвой.

— Э-э, милая! Да ты вся горишь… — говорит тигрица. — Будь я проклят, что согласился на эту авантюру!

Кто-то поднимает меня и кладет на листья. Потом наваливает листья сверху.

Теперь это голос Саши:

— Полежи немного. Постарайся заснуть. Сон лечит. А ты простыла, наверное.

— Я посплю, — голос у меня совсем тихий. — Я поправлюсь быстро. Только ты не уходи.

— Я не уйду, — отвечает Саша, но сам куда-то уходит.

Слышу, как удаляются его шаги.

— Свет! Откуда свет?

— Нет света! — фыркает тигрица и ворошит листья лапой.

Но свет слепит меня.

— А дождь еще идет?

— Как из ведра, милая.

— Ты здесь, Саша?

— Я не один.

— А с кем ты? — приподнимаюсь на локтях. — Я не вижу в темноте.

— Это Гита. Неужели ты не узнала? С нами лампа. Смотри, как светло.

— Да, теперь вижу. Ты ездил в город?

— В какой город? — Саша сыпет зачем-то на меня сухую листву.

— За Гитой.

— Она ведь живет в деревне. Ты забыла?

— А листья откуда? — по-моему, все, что я говорю, логично; я ведь отлично помню, сколько по осени бывает в городских парках листвы.

— Листья? Из расщелины. Там много. Ветром намело. Представляешь, меня чуть не укусила змея. Еле успел руку отдернуть. Прав, видно, был тот старик, Отец, — бездна ходит за мной.

Я гляжу на Сашу. Гиты почему-то не вижу. А за спиной Саши вижу бездну — глубоко-черную, страшную, завораживающую. В глубине бездны — зрачок. Он холодно смотрит на Сашу. Прямо в спину ему. А может, это змея, которая уползает.

— А где Гита?

— Она ушла. Посмотрела на тебя, ничего не сказала и ушла. Я заметил, она вообще неразговорчивая девочка. Но если Гита уходит, я уверен, она знает, зачем.