Чаша любви - [20]

У меня не очень приятные воспоминания о Луке, поэтому я помалкиваю.

— Подумай! Подумай, дорогая племянница. Все еще можно поправить. Как ушел Константин, так и вернется — только позови.

— Он нам чуть дверь не сломал, — напоминаю тетке.

Но она меня не слышит. Или не хочет слышать.

Жар-птица, утренняя звезда

После ужина я иду в свою комнату, переодеваюсь в халат. Настроение — на нуле.

Мысленно перебираю все, что произошло за день. Отнесла рукопись — это хорошо. Все остальное — плохо. Никакой личной жизни. То, о чем мечтаешь, не приходит — не спускается желанный журавль с небес, не садится на плечо; то, что можешь взять, брать совсем не хочется, — не прельщает синица. Вечная проблема…

«Переборчивая? Не из кого выбирать…»

А впереди маячит разбитое корыто.

Но — прочь эти мысли! Прочь! Нужно думать о приятном. Особенно на ночь глядя. Не то будут сниться кошмары.

Хорошо. Думаю о приятном.

«Рукопись я сегодня сдала. Вроде пока делать нечего. Устрою-ка я себе недельку отдыха. Подружку Эрику пошлю подальше. В шкаф. И позволю себе толстый-толстый старый роман. Что-нибудь из Диккенса. Или из сестер Бронте. Или из русских, девятнадцатого века… Прошвырнусь по букинистическим магазинам… Помечтаю над Невой…»

Сумерки за окном. Почти темно в комнате. Люблю это время суток. Оно приносит мне покой.

Не включая свет, сажусь за стол. Долго смотрю в небо. Звезд еще не видно. Мне становится жалко себя: думается, что я именно та звезда, которая должна сейчас сиять в вышине. И сияла бы, если б…

Срывается с ресницы слеза.

«Он не назначил мне встречи. Не попросил телефон. Умный, сильный. Настоящий. Осветил на мгновение своим сиянием. И ушел. Оставил меня и Надежду. И горечь разочарования. Растревожил меня этот случай».

Смутно представляется мысленному взору лицо Саши.

«Или это я ушла? Нет, помнится, я оборачивалась, выстукивала морзянку. А он уходил, уходил… не оглядываясь. Именно так уходят навсегда».

Ложусь грудью на стол, голову опускаю на локоть. Такой мягкий локоток! Белый в сумерках, мраморный. Я люблю свое тело. Но, кроме меня, кажется, никто его не любит. Может, только этот Константин. Не то чтобы Константин — постылый. Просто сердцу не прикажешь.

Я тихо-тихо плачу. Мне так жалко себя. Вряд ли кто-то еще меня пожалеет. Мама? Раз в год весточки не пришлет. У нее своя жизнь, своя семья. В их мирок я давно не вписываюсь. Как выяснилось, — не вписывалась с самого начала, когда еще была ребенком. Отец мог бы меня пожалеть — отец, которого я не знала, отец, которому я поклонялась. Бог-Отец.

Я опять, как в детстве, поднимаю голову и смотрю под купол. Оттуда исходит сияние. Свет, мягкий и добрый, водопадом льется на меня. Я смеюсь, я купаюсь в свете. Я будто в серебре. Такое красивое тело — говорят, в нашем роду все женщины красивы… Я русалка — самая нежная из русалок! А там, вверху, кто-то идет. Волшебный свет ярок, однако не слепит. Я смотрю против света и вижу прекрасного в белых одеждах Бога-Отца. Он, окутавший меня светом и любовью, почему-то не замечает меня. Он стоит ко мне спиной и смотрит вдаль. Кажется, стоит он на высокой горе. Нет — на облаке. Горы я вижу внизу — покрытые снегом вершины. А за горами — незнакомая южная страна.

«Отец!» — кричу я.

Но он меня не слышит.

«Я здесь! Твоя дочь. С тобой на облаке».

Сияние исходит от белых одежд его. Царит молчание.

Мне от этого больно. Кажется, прежде он разговаривал со мной. Какой проступок я совершила? За что он наказывает меня?

Я бегу к нему.

«Прости меня, отец!» — кричу сквозь плач и сама не понимаю, за что прошу прощения.

Не боюсь унизиться. Это же отец. Это же Бог!

Я подбегаю к отцу и почти со страхом и одновременно с благоговением беру его за плечо. Колотится сердце, сжимается трепетная душа… Плечо столь твердо, что кажется на ощупь каменным.

Как, однако же, силен мой отец!

«Я дочь твоя! Посмотри на меня! Узнай меня! О, отец!..»

Бог медленно-медленно поворачивается. При этом замирает почему-то мое сердце. Я сама узнаю ли его? Я ведь так долго его не видела. Практически ничего не помню.

Он поворачивается. А мне кажется, проходят столетня. Я умираю и рождаюсь вновь, умираю и рождаюсь… Но это для меня — столетия. А для любимого отца моего — миг. А те горы, что внизу, — всего лишь пыль для него.

Я уже вижу часть его лица. Я в который раз открываю для себя, как красив мой отец.

И вот он повернулся…

«О Господи!..» — я зажимаю рот рукой.

Это же Саша. Как я не догадалась? Это же его твердые каменные плечи. Незнакомый мне человек. Но он одновременно и отец мой.

«Ты мой отец?»

Он улыбается:

«Я — благословение».

«А я?»

«Ты так устала, девочка, что спишь на столе».

Я вздрагиваю от его прикосновения.

Тетушка гладит меня по плечу:

— Аленка! Ты что? Ты так устала, девочка, что спишь на столе? Поднимайся, ложись в постель. И не расстраивайся. Бог с ним — с Константином. Все образуется, все будет хорошо. У тебя — непременно будет хорошо. Ведь ты у нас красавица. Ты очень похожа на отца. А он был — загляденье! Не то что этот жмот, отчим твой…

В эту ночь я больше не вижу снов. Я засыпаю — будто проваливаюсь в подземелье. Будто умираю. А наутро возрождаюсь… В окно светит солнце. Весело щебечут на улице птицы. Залетает ветерок в приоткрытую форточку и колышет занавески. На душе хорошо, тихо.