Чаша цикуты. Сократ - [21]

Когда очередь ораторов у Камня иссякла, слово взял Перикл. Экклесия, плохо слушавшая предыдущих ораторов, притихла: что бы ни говорили о Перикле сплетники и клеветники, он — первый человек в Афинах. И мудрость афинской демократии заключается в том, что экклесия не принимает решения, не выслушав Перикла.

— Политэ! — обратился к народному собранию Перикл. — Чтобы принять решение о войне, не требуется ни большого ума, ни большого мужества. В любом случае принять такое решение легче, чем вести войну. А военное счастье переменчиво. И тот, кто сегодня желает начать войну с пелопоннесцами, при первой же военной неудаче станет кричать о том, что войну надо прекратить. Но война, афиняне, как камень, сброшенный с горы, — её на полпути не остановишь. Исход войны нельзя предвидеть, так же как проникнуть в человеческие мысли.

Экклесия, разгорячённая воинственными речами Клеона и Писандра, зароптала.

Перикл ожидал этого, выдержал длительную паузу и бросил народу другую, более приемлемую для него мысль.

   — Но нам не следует уступать пелопоннесцам! — выкрикнул он на одном выдохе и увидел, как мысль упала на благодатную почву и мгновенно взошла бурными криками одобрения и рукоплесканиями. — Лакедемоняне давно замышляют против нас недоброе! — добавил он с тем же воодушевлением. — Мы предлагаем им переговоры, мирное решение всех споров в третейском суде, а они бряцают оружием. Они хотят нами повелевать! — Народное собрание разразилось рёвом негодования, обращённым к пелопоннесцам. — Посольство царя Архидама, находящееся здесь, требует от нас, чтобы мы признали независимость эллинов. Это нечто большее, чем то, что они требовали раньше. А раньше они приказывали нам снять осаду и предоставить свободу взбунтовавшейся Потидее, признать независимость Эгины, отменить мегарские постановления... И вот теперь они приказывают нам предоставить независимость всем эллинам. Независимость от кого? — Перикл повернул лицо в сторону спартанского посольства: — Независимость от Афин?

   — Да, от Афин! — ответил ему кто-то из послов Спарты.

   — Но это ложь, афиняне! — снова обратился к собранию Перикл.

   — Афинский морской союз — это союз эллинских полисов не только с Афинами, но и со всеми другими эллинскими полисами. Это союз эллинов с эллинами! И если рухнет этот союз... Если рухнет этот союз, — повторил Перикл громче, — рухнет весь эллинский мир! Любой варвар перещёлкает нас порознь, как орехи! Погибнет нечто, что было создано мудростью и трудом всех эллинов. Вот и решайте теперь, что лучше: могущий эллинский союз или независимость всех эллинов, которая обернётся для них неминуемой гибелью!

   — Союз! — закричала в ответ экклесия. — Эллинский союз!

   — Итак, мы решительно отвергаем требование Пелопоннеса! Голосуете ли вы за это, афиняне? — спросил Перикл.

Над Пниксом взметнулся лес рук.

   — Мы не желаем идти на уступки и скорее объявим Лакедемону войну, чем сделаем хоть одну уступку по приказу! Так?

   — Так! — закричала многотысячная экклесия. — Так!

   — Значит, ты на нашей стороне? — спросил Перикла Клеон, стоявший внизу у Камня.

Перикл не ответил ему и продолжил речь:

   — Теперь, афиняне, сопоставим наши силы и силы Лакедемона. Послушайте: пелопоннесцы — земледельцы, земля их кормит, и они не могут оставить её надолго, чтобы воевать в другой стране; у пелопоннесцев нет богатой казны, и, стало быть, у них не хватит средств на ведение длительной войны; флот Пелопоннеса ни по своей выучке, ни по своей мощи не может сравниться с нашим могучим и опытным в боевом деле флотом; если же они нападут на нашу землю по суше — а только такого нападения и следует ожидать, — то мы нападём на них с моря, и тогда опустошение даже части Пелопоннеса будет для них важнее и губительнее, чем для нас — опустошение всей Аттики. Мы можем потерять Аттику и жить на островах. Но где будут жить наши противники, потеряв Пелопоннес? Мы победим в предстоящей войне, афиняне! Мы победим!

Экклесия ликовала. Нo Перикл оставался на Камне и, значит, хотел ещё что-то сказать, хотя экклесии казалось, вероятно, что он уже всё сказал.

— И вот наш ответ послам из Лакедемона, — снова заговорил Перикл, когда народное собрание успокоилось. — Мы открываем мегарцам наш рынок и гавани, если лакедемоняне также перестанут изгонять чужестранцев, то есть нас и наших союзников, что, кстати, соответствует нашему договору с Лакедемоном. Мы признаем и независимость союзников, поскольку мы признали уже такое право при заключении договора, если лакедемоняне также предоставят право своим городам управляться по их усмотрению, а не по произволу лакедемонян. Мы также готовы, согласно договору, подчиниться решению третейского суда. Итак, войны мы не начнём! Но в случае нападения лакедемонян будем защищаться! Это справедливый и достойный нашего города ответ, афиняне! Мы будем достойны наших предков и станем всеми силами противодействовать врагу, чтобы передать потомству нашу державу такой же великой и могущественной, как ныне! Вот наш ответ Лакедемону, афиняне! Согласны ли вы со мной?

Экклесия проголосовала за ответ Перикла. Но собрание на этом не закончилось: когда удалились послы Лакедемона, на Камень поднялся Гликон, оратор, друг Писандра и Ферамена, и выступил в защиту доносчика Менона. Меной, сказал он, подал донос на Фидия, заботясь о сохранности казны Афин и, стало быть, о благополучии всего народа, а потому должен быть поставлен под защиту всего народа и в награду за смелость освобождён от повинностей и наказаний даже в том случае, если вина Фидия не будет доказана. Гликон предложил также взвесить золотое одеяние Афины, чтобы установить истину, а виновных в смерти Фидия привлечь к суду Ареопага.