Час воздаяния, или Разумная фортуна - [12]

— Я заступлю на сию должность между пыткой иглами и огнем! Хорошим же я окажусь работником, когда меня поджарят! А кто в судный день позаботится, чтоб покойнички уплатили мне жалованье? На мой взгляд, пускай тридцатый живет, сколько ему заблагорассудится, ибо к тому времени, как он займет свое место, весь мир давно вывернется наизнанку!

Сеньор удалился, не дожидаясь, пока все на словах поубивают и попереживут друг друга, ибо стало невмочь смотреть, как они погоняют столетия и очертя голову несутся к saeculum per ignem[8] жаждая устремиться в saecula saeculorum.[9]

А счастливчик, подцепивший лакомый кусок, совсем опешил, увидев, каким длинным рядом наследников довелось ему обзавестись; судорожно схватился он за свой пульс и поклялся остерегаться поздних ужинов и солнечного жара.

Остальные же переглядывались, как злобные каторжники, скованные одной цепью, и каждый проклинал другого за то, что тот еще жив, накликал на него всяческие хворости, присчитывая ему с десяток лишних годков, угрожая ему разверстой могилой, хирел от его цветущего здоровья, будто от собственного недуга, и жаждал одного — швырнуть предшественника врачам, как швыряют собаке кость.

XXII ПОПРОШАЙКИ

Несколько попрошаек, из тех, что просят взаймы, а отдают после дождика в четверг и охотятся на простофиль, как пауки на мух, улеглись спозаранку в постели, поелику нечем было прикрыть бренное тело. Потратили они в складчину восемь реалов — все свое достояние — на облатки, чернила, перья и бумагу, превратив их в некие блюдечки для сбора пожертвований, иначе говоря — в послания с отчаянной припиской, оповещающей о крайней нужде, — мол, тут замешана честь и «дело идет о жизни и смерти», обещая вернуть долг в ближайший срок и объявляя себя рабами данного ими слова. А на тот случай, ежели в ссуде откажут, сославшись на пустую мошну, была заготовлена у просителей последняя из тысячи пятисот их уловок: буде наличных не найдется, пусть благоволят прислать на предмет заклада какие-либо ценности, кои будут, разумеется, возвращены затем в полной сохранности. И в заключение: «Простите за дерзость» и «Мы не осмелились бы обратиться ни к кому другому».

Сотню таких записок собрались жулики выпустить, подобно стрелам из лука, дабы не осталось уголка, не окропленного брызгами их плутовских козней.

С записками рысцой потрусил известный дока пожрать на чужой счет, великий жулик с бородой что рыбий; хвост и в плаще — ни дать ни взять лекарский подручный! Остальные же проходимцы, засев в своем гнезде, взялись подсчитывать будущие доходы и спорить до хрипоты, составят ли они шестьсот или четыреста реалов; когда же стали прикидывать, на что потратить доставшиеся нечестным путем деньги, свара разгорелась еще пуще; мошенники до того развоевались, что повскакали с кроватей, а поскольку им нечего было натянуть на задницу, каждому досталось больше пинков, нежели оплеух. Тут как раз воротился сборщик урожая с хитроумных замыслов, и плуты нюхом почуяли — ничего нет, в карманах пусто, авось бог подаст! Руки посланец растопырил, дабы все нидели, что ношей он не обременен, зато письма торчали отовсюду. Попрошайки остолбенели, поняв, что улов состоит единственно из ответов на послания, и спросили, едва дыша:

— Что же у нас есть?

— А ничего нет, — ответил незадачливый вымогатель. — Потрудитесь прочитать, коли нечего считать.

Принялись плуты разворачивать записки с ответами; первый гласил: «Ничто в жизни меня так сильно не огорчало, как невозможность услужить вам таким пустяком».

— Чего там, услужил бы, так еще не так бы огорчился!

Во второй значилось: «Сеньор, кабы я вчера получил ваше письмо, я с превеликим удовольствием оказал бы вам сию услугу».

— Пошел ты к черту со своим вчерашним днем! Чтоб тебе всю жизнь бегать за должниками!

Третий ответ: «Времена такие пошли, что ничего блаприятного ожидать не приходится!»

— Ах ты проклятый ходячий календарь! У тебя денег просят, а ты предсказаниями занимаешься!

Четвертый: «Ваша милость не столь страдает от нужды, как страдаю я от невозможности вам помочь».

— А ты откуда знаешь, как я страдаю, чертов ублюдок! В пророки подался, стервец! Догадки строишь, когда у тебя взаймы просят?

— Дальше нечего и читать, — завопили все хором.

И после долгих и крикливых сетований порешили: сейчас ночь; в возмещение понесенных убытков погрызем вместо ужина облатки, коими запечатаны были письма, и присоединим сии послания к кипам прежних, а затем продадим их кондитеру, который даст нам за это самое меньшее четыре реала и понаделает из них саваны для пряностей, колпачки для засахаренных фруктов, мантильи для булочек и сапожки для пирожных.

— Это ремесло — брать взаймы — давным-давно сыграло в ящик, — сказал, зевая, гонец. — Теперь остается только у кого-нибудь ум призанять заместо денег. Когда посмотришь, как от тебя воротит нос и строит кислую рожу тот, у кого хочешь попросить в долг, — ты сам готов дать ему больше, чем собирался у него взять. А коли подсчитать, сколько потрачено на писанину да беготню, выйдет, что ты всегда в проигрыше. Господа хапуги, люди всюду держат ухо востро!