Час волкодава - [39]

Охранник неспешно полез в карман пиджака за зажигалкой. Чумаков поймал момент, когда глаза охранника скосились к собственному карману, и заранее отрепетированным скупым движением бросил едкую смесь в лицо привратнику черного хода.

Словно пригоршня грязного песка, подброшенная порывом ветра, мешанина из табака, перца и перлита ударилась о лицо охранника и рассыпалась облачком. Жертва едкой атаки инстинктивно моргнул, но запоздало – табачинки, перчинки и крошки минерала перлита попали на слизистую глаз, лишив молодого человека возможности видеть. О том, что надо бы задержать дыхание, охранник не знал. Дернулся всем телом, вздрогнул, вздохнул и тут же закашлялся. Целых четыре секунды он надрывно кашлял, моргал и отчаянно тер кулаками глаза, забытый всеми. И коллегой-охранником, и Мишей Чумаковым, и Сан Санычем. Освободившись от кайенской смеси в кулаке, Чумаков прыгнул на сотрудника охраны, сохранившего возможность видеть, благо тот стоял всего в двух-трех метрах. Выполнив некое подобие футбольного подката, Чумаков не особо сильно задел коленку секьюрити на исходе второй секунды после начала операции. Двух секунд хватило Сан Санычу, чтобы рывком преодолеть пятиметровый отрезок асфальта. Еще полсекунды, и кулак Сан Саныча подбросил молодого чуть полноватого мужчину в воздух. «Кажется, в боксе это называется „апперкотом в челюсть“, – успел подумать Чумаков. – А это – „крюком по затылку“. Запрещенный в боксе удар. И не только в боксе, во всех спортивных единоборствах, помнится, запрещены удары по затылку».

По затылку Сан Саныч приложил охраннику, вдохнувшему смесь табака с перцем и минеральными добавками. Поддел кулаком снизу в челюсть одному секьюрити, метнулся ко второму, огрел его по затылку и подхватил падающего за шкирку.

– Миша! Волоки другого за мной. Быстро!

Приподняв бесчувственное тело, Сан Саныч побежал к черному ходу. Распахнул дверь пинком ноги.

– Быстрее, Миша!

– Стараюсь. – Чумаков схватился за пиджачные отвороты нокаутированного апперкотом охранника и, пятясь задом, поволок его к дверному проему.

Сан Саныч бросил свою ношу в предбанник за дверью, подскочил к Чумакову, помог ему, подхватил нокаутированного за поясной ремень одним движением, без видимого напряжения, швырнул раскисшего молодого человека туда же, куда определил «отдыхать» первого секьюрити.

– Закрой дверь, Миша, а я осмотрюсь, проверюсь.

Чумаков перешагнул через порог, прикрыл за собою дверь, оставив маленькую щелочку, сквозь которую наблюдал за Сан Санычем на улице.

Четыре секунды потрачено на «отключку», пятнадцать на «уборку». Сан Саныч один в круге электрического света. Поза расслабленная, естественная. Вот он шагнул в темноту. Его почти не видно, лишь силуэт, но можно заметить, как он поворачивает голову, оглядывается. С неба упала тяжелая дождевая капля. Одна, вторая, третья. Глухо загремели вдали грозовые раскаты. Дождь забарабанил по асфальту. Дождевые капли мигом перекрасили серую асфальтовую поверхность в черный цвет с синим отливом, и темно-синий костюм Сан Саныча сделался почти черным.

– Промок... – Сан Саныч вбежал в приоткрытую Мишей дверь. – Запирай дверцу на засов, Миша, и пошли.

– А эти?

– Охранники-секьюрити? Минут через пять-семь очухаются.

– И поднимут тревогу.

– Их могут и раньше обнаружить. Пошли скорее, пока все тихо.

Они быстро, сосредоточенно, с деловым видом прошли широким коридором: Сан Саныч – впереди, Чумаков – отставая на шаг. Очутились на кухне, где кипели и булькали большие котлы и маленькие кастрюльки на солидных столах-плитах, где совсем плохо работала вытяжка и в белых пахучих парах суетился кухонный народ, не обращая внимания на лысого атлета в мокром костюме и его рыжего спутника-ковбоя. Миновав кухню, партнеры ступили на ковровую дорожку коридорчика, что вел в гремящий музыкой ресторанный зал, свернули в коридорное ответвление – аппендикс с двумя дверями по бокам и одной в торце. Сан Саныч уверенно толкнул торцовую дверь с табличкой «Директор».

– Входи, партнер. – Сан Саныч пропустил Мишу вперед. – Знакомься: мой старинный приятель, однофамилец популярного поэта и двух знаменитых кинорежиссеров, Степан Альбертович Михалков, более известный в криминальных кругах под кличкой Дядя Степа. Добрый вечер, Степан Альбертович.

Дядя Степа сидел в кожаном кресле за письменным столом необычной овальной формы прямо напротив двери в кабинет, которую Сан Саныч, войдя, поспешил плотно за собой прикрыть. Роста в Дяде Степе было от силы сантиметров сто шестьдесят, весу не более пятидесяти килограммов. Маленький пожилой лягушонок с морщинистым личиком и круглой плешкой. Ни фасонистый пиджак, ни галстук с бриллиантовой булавкой, ни телефоны на столе, ни малахитовое пресс-папье – ничто не делало фигуру Степана Альбертовича более значимой, так сказать, весомой. Напротив, броско-добротная обстановка кабинета только усугубляла сходство Дяди Степы с земноводной тварью. Сходство с лягушонком-перестарком напрашивалось само собой, ибо в дизайне директорского кабинета преобладала соответствующая названию ресторана морская тематика. По правую руку от посетителя кабинета, вдоль стены без окон (окон в помещении не было вообще), на металлических треногах разной высоты стояли освещенные электрическим светом три многолитровых аквариума. Идеально квадратный, круглый и прямоугольный. За спиной директора, на затянутой сетью стенке красовалась отлитая из желтого металла рыба. Напротив аквариумов, вдоль другой стены, тянулся длинный диван белой кожи, над ним – репродукции художников-маринистов, перед диваном – низкий столик-доска с рядом пепельниц-раковин.