Час волка на берегу Лаврентий Палыча - [2]

Бог, не лжет, а искренне верит в то, что говорит. Но рычажок у него в голове – раз, и сместился. И он, не прерывая фразы, начинает доказывать совершенно обратное. Причем, опять не врет, а говорит, как ему кажется, с полной чистосердечностью.

Посему автор еще раз подчеркивает, что имеющиеся в сем опусе некоторые смутные совпадения с лицами или фактами, могущими реально существовать, являются чистейшей случайностью, и у него самого вызывают весьма неприятное удивление. Особенно с похмелья.

Вспоминается даже автору известный пример, часто приводимый учителями в советских школах пятидесятых годов о том, что если сто тысяч обезьян сто тысяч лет будут беспрерывно стучать по пишущим машинкам, то могут случайно, по чистому совпадению настучать "Войну и Мир". Вот и автор, когда заложит хорошо за воротник, так и начинает колотить по клавишам, как те сто тыщь приматов. Войну и мир, пока не настучал, но совпадения есть. Так ведь и ста тысячи лет еще не прошло. Всего каких-то шестьдесят.

Кроме всего прочего автор считает своим долгом предупредить, что текст сей содержит, увы, предостаточно ненормативной лексики, которую ему так и не удалось избежать, как ни старался. Когда размышлял он о вещах абстрактных, ну там, о добре и зле, смысле всего сущего, еще получалось, а как задумывался о собственной жизни или о судьбе российской, так само и перло с языка (вернее с клавиатуры) тудыть твою растудыть. Вот, только, где ж тут авторская вина, коли в русском языке все самые точные, ёмкие и образные выражения обязательно оказываются матерными? Прежде чем его уличать, задумайтесь-ка над тем же самым, да себя самих послушайте!

Ну, а если придет в голову читателю попрекнуть автора, мол, ничего нового он не сказал и, вообще, столько раз уже обо всех этих кухонных рассуждениях читано, перечитано, то тут опять его вины нет.

Еще в дни своей юности рассматривал как-то автор подшивку журнала

"Нива" за 1913 год и там наткнулся на такое рекламное объявление:

Всё, что в мире написано, пишется или еще только будет написано, уже давно напечатано в киевской типографии братьев Горелик.

Так что пришлось автору решать для себя весьма серьезную дилемму: или не писать вообще ничего, или же писать, но принять упреки, что всё им написанное давным-давно было напечатано киевскими братьями. А из-за невозможности ее разрешить, запил он, да так, не просыхая, и настучал по клавишам эту грустную повесть о своей собственной бессмысленно пропитой жизни. Оттого автор настойчиво советует ни в коем случае не читать сей скромный труд с бодуна, ибо в подобном случае он производит крайне отвратительное впечатление.

И, наоборот, если уважаемый читатель позволит себе расслабиться, приняв для начала пару рюмашек, да пробежав глазами одну-другую страницу, то автор смеет надеяться на то, что шевельнется в душе читательской некое чувство сопричастности к авторской тоске и даже к ней сострадания. И уж наверняка возникнет мысль выпить и прочитать третью, да на них не останавливаться, а допить и дочитать всё до конца, составив автору компанию, на что тот очень надеется. И обещает в свою очередь поднять на грудь русский гранёный стакан за здоровье и успех любого, даже самого сердитого и нелюбезного читателя, который захочет пообщаться с автором либо в интернете, либо просто под столом.

ГЛАВА 1

Монреаль, 10 июня 2000

Дорогой Александр Лазаревич, от всей души поздравляю тебя с долгожданным выходом в интернет, обретением электронного адреса.

Клятвенно обещаю писать на него, как и просишь, "обо всем, что в голову придет, с полной откровенностью и без всякой политкорректности".

Впрочем, что нового могу я рассказать человеку, живущему в кипящей страстями Москве, о каких событиях поведать из нашего сонного и тихого канадского далека? Дни мои ползут абсолютно одинаковые, неотличимые один от другого, как бутылки водки Absolut на конвейере шведского ликероводочного завода. Вот и сегодняшний день, вроде только что начавшийся, уже подходит к концу… "День кончился. Что было в нем? Не помню – пролетел, как птица. Он был обыкновенным днем, но больше уж не повторится". Когда-то давным-давно так написала Зинаида Гиппиус, и я с ней полностью согласен. Особенно сейчас, в момент, когда только что открыл очередную литровую бутыль Абсолюта и поставил её перед собой рядом с русским граненым стаканом.

Через пару месяцев исполнится 11 лет, как я совершенно случайно, благодаря помощи друзей студенческой юности моей, коих и увидеть-то в жизни больше не чаял, поселился в этой благословенной стране, в уютном городе Монреале на берегу реки Святого Лаврентия, которую наши люди упорно называют Лаврентий Палычем. В городе, где ничего

(тьфу-тьфу – держусь за дерево) не происходит, и, слава Те, Господи!

Настолько ничего, что, даже если, захочу назвать какое-либо достойное упоминания событие, буду долго чесать лысую репу и думать:

А что это такое я видел за последнюю неделю, месяц, год? И окажется, что ничего и не видел, если не считать событием следующий факт произошедший пару недель тому назад:

Я болтался в нижнем городе по своим копеечным делам, размышляя над непонятным мне явлением: десятую ночь подряд снится говно, а денег нет как нет. Вдруг, на углу авеню дэ Пэн и рю Отель дё вилль наткнулся на безжизненно лежащее мужское тело лет двадцати, одетое в новенькие с иголочки джинсы фирмы Levi's и майку с совершенно таинственной надписью на спине, которая расшифровке не поддалась.