Час ведьмы - [9]

— Не было времени. Но если хочешь…

— Мэри, мужчине нужно мясо. Ты забыла об этом?

— Томас, прошу тебя.

— Я задал тебе вопрос, — сказал он. Он говорил размеренно, отчетливо произнося каждое слово, но больше не пытался скрывать свое неудовольствие. Он прищурился. — Ты успела позабыть, что мужчине необходима сытная пища, чтобы выполнять работу, назначенную Господом?

— Конечно, я не забыла. Я просто подумала…

— Подумала? В этом твоя проблема: ты вечно думаешь и никогда ничего не делаешь. Твой ум все равно что… Что?.. Все равно что… сыр. Он даже мягче, чем у большинства женщин.

— Томас, не надо.

Он покачал головой и вздохнул; в глазах, набухших от алкоголя и раздражения, читался упрек.

— Может, поэтому ты и неспособна принять семя. Господу известно, что лучше не трогать женщину, чей ум словно сыр. Белое мясо.

— Что, по-твоему, я должна была сделать? Запретить Кэтрин навещать брата?

Томас как будто раздумывал над ее словами, его лицо налилось кровью. Он взял со стола нож и поднял его перед собой, глядя на него так, будто это было неизвестное животное.

— Ты должна поставить этот горшок — вот что, по-моему, ты должна сделать. Сядь, — приказал он, и Мэри не могла понять, что означал его тон. В нем как будто прозвучала угроза, но, может, это из-за того, что он так держит нож? Мэри поставила горшок и села напротив Томаса, на стул, на котором обычно сидела Кэтрин.

— Нет, — сказал он, — сядь рядом со своим мужем.

Мэри подчинилась, не спуская глаз с ножа. Томас провел пальцем по краю лезвия.

— Не такой острый, как хотелось бы. Не такой острый, каким должен бы быть, — продолжал он. — Вся жизнь моя как будто состоит из тупых предметов.

— Томас…

— Придержи свой змеиный язык. Избавь меня от этого, — он бросил нож на деревянную столешницу. — Даже вьючное животное заслуживает отдыха. Я буду есть твою похлебку с хлебом. Но я рассчитываю завтра на мужской обед.

Мэри едва дышала, пытаясь понять, к чему все идет. Поняв, что, по крайней мере сейчас, он не собирается ее бить, она встала, снова взяла чугунный горшок и поставила его на стол, следя за собой, чтобы ни единым жестом не выдать испуга или раздражения. Потом налила овощной суп в деревянную миску. Томас пристально наблюдал за ней. Мэри откупорила бутылку с пивом и налила только половину кружки, надеясь, что он этого не заметит, хотя и пожирает ее глазами. Затем села рядом с ним, ожидая, когда он благословит пищу.

Наконец он заговорил, но это были не слова молитвы.

— Почему не в оловянную тарелку? — спросил он. — Почему ты подаешь мне обед в деревянной миске, как борову?

Мэри поняла, что его гнев не испарился, просто на него набежало облачко. Он еще не выплеснул его весь.

— У меня ничего подобного в мыслях не было, — ответила она. — Иногда мы пользуемся оловянной посудой, иногда — нет. Ты это знаешь. Я спешила, когда вернулась, и схватила первую попавшуюся миску.

— Одно дело — подавать завтрак в деревянной посуде. Но не обед. По крайней мере, не мой обед. Я мельник. Или об этом ты тоже забыла? Или белое мясо позади твоих глаз было так поглощено чертовой вареной морковкой, что забыло о призвании мужа? Думаю, это вполне возможно, Мэри. Ты согласна?

— Мне жаль. Мне очень жаль, Томас. Что еще я могу сказать?

— Тут нечего говорить. Если ты намерена весь день заботиться обо всех, кроме…

С нее было довольно. Она провела день с умирающим братом служанки и матушкой Хауленд. Мэри села как можно прямее и, свысока глядя на мужа, сказала:

— Ты пьян, и я слышу только голос пива и крепкого сидра. Если хочешь есть из оловянной тарелки, я тебе ее достану.

Но не успела она пойти в гостиную, чтобы принести две тарелки из буфета, как он схватил ее за передник и остановил на ходу.

— Можешь принести ее, если хочешь, — сказал он, грозно поднявшись со стула, — но это не будет мне одолжением.

Она подумала, что сейчас он ее ударит, и закрыла лицо руками.

— Нет, — сказал он, — если моя жена твердо решила проводить все свои дни, заботясь обо всех, кроме мужа, то я намерен обедать в таверне, где мне не предложат на обед похлебку и не будут наливать эль так, будто он на вес золота. Полкружки? Какая жадность. Отвратительная скаредность. Жена совсем не так должна относиться к своему мужу.

Он отпустил передник, и она убрала руки от лица. К ее глубокому удивлению, он улыбался, — но это была злая улыбка, ледяная и жестокая.

— Ты как дитя, — сказал он, — ребенок, который знает, что провинился.

Он покачал головой, и она вправду поверила, что ее пощадили. Сейчас он уйдет, и буря минует. Но тут он схватил Мэри за руки — она порой забывала, какой он сильный, — прижал их к ее бокам и швырнул ее на кирпичный пол у камина. Она успела закрыть лицо руками, но сильно ударилась пальцами, локтями и коленом. Она посмотрела на него снизу вверх. Томас взял миску с похлебкой и опрокинул ее на Мэри, густая пряная жидкость еще не остыла, но уже не обжигала. Томас вздохнул и с отвращением мотнул головой.

— Вот вам и тварь Божья: похлебка на ужин, она же Мэри Дирфилд, — сказал он. — Ну, Он же создал змея и осла. Почему бы не создать женщину с белым мясом вместо мозгов?