Час тигра - [37]

– Ли останется в обуви, – изрекла Элеонора, открывая ридикюльчик.

– Господа! – Акулов поднялся с дивана. – Неужели столь необходимо драться у меня в кабинете? Мы же в фитнес-клубе, в конце концов! Подходящих залов достаточно, чтобы...

– Сядь, Сережа! – Я уперся рукой в столешницу, оттолкнулся мокрыми кроссовками от ковра, перемахнул через стол. – Сядь. Не бойся, культурной революции в твоем кабинете устраивать не стану, стиль модерн не разрушу, не порушу. Ласково возьму китайчонка на болевой в три секунды, и всех делов.

Элеонора достала из стильной сумочки золотой портсигар, зажигалку желтого металла, красиво прикурила тонкую сигарету и произнесла длинную фразу на китайском. Ли внимательно ее выслушал, отступил на шаг от дверного косяка, ответил коротко, сквозь зубы.

– Хи-хи-и-ха-ха! – заржал я громко да задорно. – Напрасно ломали язык и мучили гортань, мэм. Я понимаю по-китайски. Хотите, переведу ваш приказ Ли и его ответ?

– Хочу. – Элеонора посмотрела на меня впервые с некоторым интересом.

– Вы сказали: «Убей его», то есть меня. Он ответил, типа: «Без проблем». Должен вас огорчить, мэм, – проблемы будут... Ну-тис, дружище Ли, понеслась?

Только что китаец стоял по стойке «вольно», я произнес вопросительное «понеслась», и как будто невидимый кукловод в небесах обрезал нити, управляющие марионеткой Ли.

Он пошатнулся, едва не опрокинулся на спину. Дабы сохранить равновесие, Ли шаркнул остроносым ботинком по ковру, широко расставил ноги, согнул колени. Ли качнуло вперед, будто бы голова его стала вдруг тяжелой и перевесила тело. Чтоб не рухнуть мордой в ворс ковра, китаец сильно прогнулся в пояснице, всплеснул руками, выровнял корпус, быстро-быстро замахал перед собой собранными лодочкой ладонями, скрючив при этом запястья и прижав локти к бокам.

– У? – удивленно выдохнул китаец, вытянул губы, словно для поцелуя, широко раскрыл узкие глаза. Крутанул головой вправо, влево. Оглядывался, как будто впервые увидел глазами навыкате кабинет Акулова, где пробыл до того минут двадцать.

Круглые сферы глаз с застывшими точно посередине зрачками заметили меня. Ли подпрыгнул, приземлился на правую ногу, левую согнул в колене, оставил на весу, лихорадочно орудуя ладонями-лодочками, взъерошил жесткие волосы у себя на макушке.

Мысленно я восславил Будду. Китаец не был «лесным дьяволом». То, чего он сейчас вытворял, характерно для стиля «цзуйхоуцюань», стиля «Пьяной обезьяны».

Обезьяна в древнем Китае считалась символом ловкости, хитрости, быстроты и грациозности. В период, соответствующий первым векам нашей христианской эры, в Китае пользовалось особой популярностью театрализованное представление «танцы ста животных», куда входил и танец обезьяны. В это же время при императорском дворце вошел в моду «танец макаки», включающий в себя движения разъяренной обезьяны, а некий чиновник Шаофу, как сообщают летописи, любил демонстрировать модную обезьянью пляску на пирушках, приняв на грудь кувшинчик-другой вина. Именно отсюда, с пирушек в императорском дворце, легенды ведут происхождение стиля «Пьяной обезьяны».

Коротким прыжком смещаюсь в сторону, ухожу от прямого взгляда Ли. Он остается на месте, на одной ноге. Следом за мной поворачивается лишь его голова. Ли фыркает носом, таращит широко открытые глаза. Обезьяна Ли злится.

Пожалуй, нет другого стиля кунг-фу, где такое же внимание уделяется глазам, как в стиле обезьяны. Чтобы научиться выражению глаз, как у настоящей обезьяны, ученики тратят годы. Глаза у человекообразного животного всегда круглые и смотрят вперед, они никогда не поворачиваются в стороны и не косят. Если обезьяна хочет посмотреть влево или вправо, она поворачивает голову, а не глаза. Обезьяна закрывает глаза, только когда спит. Если она мигает, то при этом движется только веко, а не бровь. После того как ученик освоит правила взгляда, следующая ступень – научиться выражать чувства и настроения. Педантичные китайцы канонизировали и описали двенадцать основных настроений обезьяны. Два из них Ли мне уже успел показать: выражение удивления, надо полагать, мною – слабым, недостойным Ли противником, и выражение злости, предшествующее атаке. Очень не хочется увидеть выражение, которое в китайских трактатах снабжено по-восточному витиеватым комментарием: «Божественная Обезьяна спускается с холма прыжками, она счастлива, она сорвала персики». Что древние китайцы подразумевали под «персиками», из ложной скромности уточнять не стану.

Ли подпрыгнул, сгруппировался. Обе коленки и левый локоть плотно прижались к свернувшемуся калачиком телу. Ли кувыркнулся в воздухе. Только что его взъерошенная макушка «смотрела» в потолок, мгновение – и Ли переворачивается вверх ногами, выставляет вперед правую руку, ладошка-лодочка касается ковра, правый локоть сгибается, еще мгновение – и, перекатившись через голову, комочек Ли оказывается у меня между ног.

Левая лапка человека-обезьяны хищно метнулась к моим гениталиям. Хвать... Мимо! В последний роковой момент сбиваю его шаловливую ручонку махом ноги. Жадные пальчики хватают воздух возле моего бедра.

Продолжаю маховое движение, отталкиваюсь от ковра, кручу заднее сальто, ухожу от обезьяноподобного бойца на безопасное расстояние и замираю в позиции ожидания.