Чаровница - [2]

– Боюсь, при всем желании, дорогая Лавиния, я не смогу дольше задерживаться у тебя. Монфор получил кучу приглашений в мой адрес. Сезон вот-вот начнется. Что же касается твоего плана, то на роль твоей компаньонки больше подходит какая-нибудь светская матрона, чем юная леди, только-только начинающая выезжать в свет.

– Думаю, ты права, – сухо ответила Лавиния, играя пузырьком с духами на своем туалетном столике. – В таком случае не могла бы ты одолжить мне Тибби?

– Нет. – Разве могла Сесили отдать свою верную компаньонку мисс Тибби, словно какую-то вещь вроде носового платка?! – А почему бы тебе не попробовать в этой роли миссис Арбакл, твою приживалку. Она не только будет смотреть на все сквозь пальцы, но и огородит от злых сплетен.

– Посмотрим, – протянула Лавиния, встав перед зеркалом и любуясь. – Почему бы и нет? Что мне еще остается, раз ты не хочешь оказать мне услугу. – Лавиния закусила губу. – Боюсь, как бы миссис Арбакл сама невольно не стала распускать слухи. Есть у нее слабость: не умеет она как следует держать язык за зубами.

Она провела рукой по кружевам, окаймлявшим юбку сзади, а другую положила на грудь, которую открывало очень глубокое декольте. По ее губам скользнула мечтательная улыбка, словно она вспомнила что-то очень приятное.

Очнувшись, она опять взглянула на Сесили. Вдруг ее взгляд утратил слащавую мечтательность, став цепким и завистливым. Лавиния пристально смотрела на двойную нитку жемчуга, украшавшую шею Сесили. Жемчуг был отборный, очень крупный, розового цвета; украшение перешло к Сесили по наследству, как и ряд других драгоценностей, от матери.

Сесили вспомнила, какое сильное дурное предчувствие охватило ее, когда она надевала жемчуг перед сегодняшним балом.

– А-а, – протянула Лавиния, – я вспомнила, что хотела тебе сказать. Я случайно нашла дневник Джонатана – в сундуке на чердаке. Боже, он, наверное, пролежал там все девять лет с лишком после его смерти.

Нарочито небрежная манера Лавинии больно кольнула Сесили в сердце. Смерть брата, сколько бы лет ни прошло с его кончины, оставалась для нее неизбывным горем.

Джонатан…

В воздухе повисла долгая томительная пауза.

– Дневник? – с усилием наконец выдавила Сесили.

Несмотря на то что она старалась выглядеть такой же равнодушной и легкомысленной, как Лавиния, легкая, но заметная хрипота в голосе выдавала ее волнение.

Джонатан, брат, самый любимый и самый дорогой человек на свете…

Когда несколько лет назад Сесили поинтересовалась судьбой личных бумаг брата, Лавиния ответила, что все сожгла. Как это было в духе Лавинии – лгать всегда и всем. После смерти Джонатана мир Сесили рухнул. Ушел последний из близких ей людей. Все, что она считала своим в течение одиннадцати лет, вдруг стало принадлежать Бертраму и Лавинии.

Став новоиспеченной графиней, Лавиния наложила свою жадную лапу на все, что раньше принадлежало Сесили, и даже драгоценности, перешедшие к Сесили от матери, она считала своими.

– Вот я и подумала, – как бы на что-то намекая, сказала Лавиния, не сводя синих глаз с ожерелья, – наверное, для тебя он представляет какой-то интерес. Тебе ведь хочется его посмотреть, не так ли?

Сесили сразу все поняла. Невольно она прикоснулась ладонью к круглым, таким теплым и родным жемчужинам, закрывая их от завистливых глаз Лавинии.

На мгновение Сесили возмутилась от мысли, что ее украшение будет носить кузина. Каким бы дорогим и изящным ни был жемчуг, для нее важнее было другое – его носила мать, этот жемчуг впитал теплоту материнской кожи и сердца. Каждый раз надевая его, Сесили казалось, что мама с ней рядом, она как будто чувствовала материнскую доброту и заботу.

Что за сентиментальность?! Романтические мечтания, и только. Как можно предаваться подобной чепухе, когда она может заполучить прямо сейчас дневник Джонатана?

– Как это любезно с твоей стороны, кузина, – как можно спокойнее сказала Сесили. – Покажи мне его, пожалуйста, если он у тебя под рукой.

Было ясно, в чем заключался интерес Лавинии, – наступал момент торга.

Лавиния надула губки и прищурилась:

– С какой стати мне идти тебе навстречу, если ты не хочешь оказать мне даже пустяковую услугу.

Рисковать своей собственной репутацией ради репутации Лавинии – с точки зрения Сесили, вовсе не было пустяшной любезностью. Впрочем, не стоило обращаться к гадалке, чтобы узнать, чем закончится их беседа. Сесили судорожно принялась искать что-нибудь такое, что могло бы заменить жемчужное ожерелье. Кроме того, не стоило забывать о капризности и взбалмошности Лавинии. Когда что-то было не по ней, она в приступе истерики могла натворить все, что угодно. Например, не моргнув глазом, сжечь дневник Джонатана.

Во рту Сесили пересохло так, что она с трудом выдавила из себя:

– Если… если я одолжу тебе ожерелье на один вечер?

Лавиния задумалась.

– Заманчиво, м-м, очень заманчиво. Но почему только на один вечер? По-моему, одного вечера явно маловато.

Сесили облизнула губы. Неужели Лавиния хочет заполучить жемчуг надолго, если не навсегда? Но она никак не могла отдать ожерелье. Ее горничная, имевшая доступ к шкатулке с драгоценностями, скоро бы заметила его отсутствие. Как только слух о пропаже дошел бы до ушей герцога, поднялась бы ужасная шумиха.