Чародейка. Власть в наследство - [19]

— И сколько их у тебя?

— Было десять, сейчас осталось девять… Один не выдержал, погиб… вернее сказать я его убила. И это, вероятно, только начало… Если к концу обучения их останется хотя бы трое, будет неплохо. Так как для любого из них предпочтительнее погибнуть сейчас, чем провалить экзамен.

— Им не позавидуешь… — грустно покачал головой Виард.

— Тебе приходилось убивать учеников? — Къяра посмотрела ему прямо в глаза.

Он выдержал этот взгляд:

— Приходилось и не раз… Кроме тебя из моих учеников не выжил никто… Кто погиб в бою, кого забил я… у меня вспыльчивый характер, особенно был раньше, до того как я стал отшельником, хотя и тебе доставалось. Но среди воинов это дело обычное… выживает лишь один из трех — четырех учеников, а то и меньше…

— Среди магов тоже… Ты считаешь, что это нормально? Что я слишком чувствительная девчонка, незнающая суровой действительности, и жалость излишнее чувство, которое я должна в себе искоренить?

— Нормально или нет, не мне решать… Такова реальность… Ратный труд и магия — жестокие игры, и правила в них суровы. Слабый — погибает, выживает — сильнейший. А жалость для будущей Владетельницы действительно нежелательное чувство, поверь мне. Вот если бы ты должна была стать лишь супругой Владетеля, жалость в твоем сердце была бы более уместна. Но отец готовит тебя не к этому…поэтому на первом месте у тебя должно быть дело, а не чувства.

— Значит, сейчас я поступаю правильно, убивая слабых?

— А ты в этом сомневалась?

В это время в чайнике забулькал кипяток и Виард встал, чтобы заварить чай.

Къяра с отсутствующим взглядом взяла со стола чашку и стала вертеть ее в руках. Виард улыбнулся. Он знал эту черту своей ученицы. Когда она напряженно о чем-то думала, то вертела в руках какую-нибудь вещь, даже не замечая, что делает. Он молча взял с полки другую чашку и заварил чай. Потом сел за стол и придвинул к себе одну из чашек с чаем.

— Так… Мне, значит, чай он наливать не собирается… — прервала Къяра молчание, вынырнув из своих мыслей, и с укором посмотрела на него, держа в своей руке пустую чашку.

— Давно налил, — Виард придвинул к ней налитую им для нее чашку с чаем.

— Надо же, а я и не заметила… — Къяра улыбнулась.

— О чем думала?

— Что это — правила игры, которые пока я не в силах изменить…

— Неужели надеешься в будущем их поменять?

— Не знаю, но попытаться бы хотелось…

— То есть ты хочешь, чтоб выживал слабейший?

— Нет, конечно. Но и у него должен быть шанс выжить, уступив и отказавшись от борьбы.

— Так у него есть шанс: плен для воина, побег для ученика.

— Рабство ты рассматриваешь как шанс?

— Да, шанс выжить тому, кто хочет его получить.

— Хорошо, пусть плен и рабство это шанс, для тех воинов, кто их изберет… они воины, они знали, на что шли, вступая в сражение. А ученики? Их отдали или продали родители или пленили детьми… Они ничего не выбирали сами… И побег это не шанс… Тебе ли не знать, что делают со сбежавшим учеником…

— А что делают? Я с тобой ничего не делал, когда ты сбежала.

— Не сравнивай… За моей спиной стоял отец… и еще ты знал, что я никуда не сбежала, а лишь временно ушла, пытаясь справиться со своими эмоциями. Прям как сейчас…

— Ты сбежала от отца?

— Нет, он знает, где я… В отличие от тебя, я его предупредила. Он, конечно, был не особенно счастлив по этому поводу, но возражать не стал.

— Понятно… И долго ты намерена здесь пробыть?

— Не знаю… Мне надо успокоиться и совладать со своими чувствами. Сейчас я не могу работать с учениками, — Къяра помолчала немного, кусая губы. — После смерти одного из них — не могу… Вижу, как они дрожат при моем появлении, не смея поднять взор, как у них подгибаются ноги, когда я зову кого-то из них… и не могу…

— Ты уж полностью картину нарисуй: как они ночью рыдают в подушку, а также кричат и молят тебя пощадить, когда ты их наказываешь. И представляй ее себе каждый вечер, перед сном, тогда тебе точно совсем плохо станет, и ты не сможешь сделать с ними ничего! — саркастически заметил Виард. — Тебе о другом думать надо: как их заставить сделать то, что ты считаешь нужным, а не то, что они при этом чувствуют.

— Все, что ты перечислил, они делать не смеют… И не кричат, и в подушку не рыдают. Они знают, как я наказываю за что-то подобное… Поэтому терпят из последних сил, не смея ни рыдать, ни тем более кричать или просить…

— Что ж ты добилась отменных результатов, когда одно твое присутствие заставляет их делать то, что ты сочтешь нужным. Теперь учи их.

— Так ты не представляешь, в чем состоит учеба, и что им приходится выносить во время ее и что терпеть… Это хуже чем наказание…

— Но ты же вынесла и терпела? Или я не прав?

— Вынесла и терпела, но у меня получалось… а их способности столь малы, что боль полностью перекрывает их, они не могут уже ничего… И выхода у меня другого нет, как заставлять их просто терпеть в надежде, что, привыкнув, они смогут хоть что-то начать делать…

— Я так понимаю, что погибший ученик этого не выдержал?

— Нет, все было еще хуже… он попытался мне противиться, причем тогда, когда я работала со всей группой… и мне пришлось так казнить его, чтобы остальные и помыслить о чем-то подобном не смели… И ты не представляешь как же мне плохо от этого…