Чарли-Чарли-Браво - [34]

— Спасибо тебе, Ню! — удивился неожиданной нежности жены Гоша и понял, что дню быть, — Нюш, зарплата в кармане кителя. Ты возьми себе… сколько надо…

— Докладываю, ТЫ — ангина, военноморской урод — вчера позвонил с корабля, сказал, что купил телевизор, а вечером приперся с пустой коробкой! И без денег!

— Пустой?!

— Нет, полупустой! С пенопластовой крошкой внутри! Я тебя ею на ужин и кормила! Помнишь, придурок? А сейчас мы ею будем завтракать! Готовься!

— Нет, сегодня солнечно не будет, — вздохнул Бухарин и начал пытаться встать.

— Слышь, Скорпени моей жизни, — бухтела жена, — когда Петр Первый строил флот, он сделал ошибку!

— Какую? — забеспокоился Гоша.

— Он не знал, что на этом флоте будешь служить ты, урод! Уже, между прочим, 07.30 утра!

— Флаг! Подъем! Успею! — обреченно воодушевился Бухарин и легко натянул черные штаны, удивившись их мягкости. — Ню успела постирать? Добро! Вечером поцелую, если даст. Надев синий китель с двумя звездами вдоль погона и сунув ноги в чьи-то расплывающиеся ботинки, Гоша полетел на службу.

Трамвай микроадмиралу подали вовремя, а пассажиры, проявив неожиданное уважение к военному, на места в хвосте вагона не претендовали, хмурясь носами и обмахиваясь газетами у передней подножки. Когда мичман икнул, пассажиры уговорили водителя остановиться за 200 метров от остановки, и у Жертв революции Гоша сошел в одиночестве, величественно, лишь слегка запутавшись в поручне на выходе из трамвая. Дальше шел горнолыжный спуск вниз, алгоритм которого был отработан в деталях до автопилотизма: ноги выставляем вперед, тело откидываем назад, перила под мышку, держась обеими руками за железо, ремень фуражки в зубы, закрываем глаза и считаем ступеньки — их должно быть 88. На 78-й ступеньке Бухарин услышал: «На флаг и гюйс смирно!», поэтому разжал руки и побежал… навстречу «ЗИЛу», выезжающему из ворот родной бригады. Благо что Гошин путь шел с горки — неповоротливый тяжелый грузовик уступил мичману всего полметра.

— Флаг и гюйс поднять! — услышал Бухарин. Он повернулся лицом к своему кораблю, приложил лапу к уху и преданно вытянул тело вперед. Потому и упал…

— Личному составу, разойдись! Офицерам и мичманам остаться на юте! Вы и вы, принесите ЭТО сюда! — рявкнул командир корабля…

— Здравствуйте! — нежно заглянул офицер в лицо Гоши. — Мы вас ждали! Дааа! Нам без цирка скучно! У нас мичмана-артиллеристы есть, а вот эквилибристов нет. Ага?! Вы ведь гимнаст?

— Тащ, старшина трюмной команды мичман Бухарин! Я!

— Ты — гимнаст и будешь гимнастить в цистернах неделю без схода на берег! Поняяял, гимнаст Дуров?! Цирковым медведям будешь завидовать!

Гоша печально опустил глаза — ему было стыдно. И даже вдвойне стыдно, потому что его клеш заканчивался золотой бахромой, а на колене блестела надпись «Kiss», черные ботинки оказались лакированными и на высокой платформе с подъемом.

— Вот почему я упал! — понял мичман. — В чем же Нюрка на работу пошла?

А войдя в свою каюту, Бухарин едва не завыл — на столе стоял злополучный телевизор, но был он уже не новым: на верхней крышке в масляных пятнах лежали остатки воблы, вместо усиков антенны торчали два затушенных о пластмассу бычка. И он выпил…

— Вставай, скотина! Учебная тревога! — тряс Бухарина за плечо командир группы лейтенант Ползунов. Династические повадки этого механика в седьмом поколении раздражали, но всегда помогали его подчиненным понять бесперспективность фехтования с поршнем — кулак Ползунова сдвигал вагоны, Гошу бы он запустил на орбиту, — Пожар на верхней палубе!

— Зачем? — вспомнил Гоша.

— Создать рубеж в районе шпангоута… Возгорание пневмокранцев… группе прибыть… — орала трансляция.

— Пошел ты в зад! — сказал Ползунов с особой злостью и выбежал из каюты, забыв на койке изолирующий противогаз.

— Яяяя! В?!. Ко мне, лейтенант! — проснулся Бухарин и вспомнил о горящих пневмокранцах — толстых черных резиновых колбасах, лежащих у фальштрубы. — Фее! В! Щас!

Гоша открыл зеленую сумку, вытащил маску, надел ее, продолжительно выдохнул и дернул чеку — в нос ударил кислород, давший его пьяному мозгу фору. Он побежал по трапам, не сознавая, что эту фору быстро пожирают озверевшие от бега частицы спирта. Когда Бухарин оказался наверху, фора оказалась съеденной. Падая головой вперед в промежность между чем-то круглым и мягким, он услышал противный звук «чпок» и забылся.

Проснувшись от кислородного голодания, Гоша снял маску и открыл глаза. Глаза ничего не увидели. Тогда он пощупал рукой и почувствовал что-то мягкое и липкое. И тогда он вспомнил крик лейтенанта, его страшные глаза и обидные пророческие слова.

— Я… в… заду?! — дыша мелко и редко, чтобы сэкономить кислород, ужаснулся мичман.

Гошу искали всем экипажем и весь световой день. Портовые водолазы оказались без работы, поэтому приехали быстро. Под килем они Гошу не нашли, но засекли богатые залежи пустых бутылок на перспективу. А вечером пришло водоналивное судно для заправки корабля. Боцмана стянули с пневмокранцев брезент, натянутый после учений, и стали поднимать один из них стрелой, чтобы бросить между бортами. Там Бухарина и обнаружили, спросив его: