Чапаев-Чапаев - [94]

Всех вдруг охватила агрессия. В немалой степени росту ее послужил субъект в малиновом жилете, беспрестанно гадивший всем исподтишка: то ножку подставит, то бутылку швырнет наугад, а та угодит кому-нибудь в голову. Истошно и залихватски весело гремела песня «До чего ж ты хороша, сероглазая!».

Визг женщин и поросят перекрывал все прочие звуки. Красный жилет при этом орал тоже, стараясь делать это с кем-нибудь, то в унисон, то в терцию или квинту, нарочно для глумления. Даже появившийся внезапно Ворон, будто в затмении, с размаху саданул в морду чучелу медведя, но тут же оглушенный свалившимся на голову со шкафа пыльным томом «Капитала», покачиваясь, ретировался в одну из дверей.

Перец, крепко держа велосипед за раму, размахивал им так замысловато, что сразу по нескольку мужчин, независимо от вооруженности, попадало, что называется, «под раздачу». Получая тумаки от тех, кто не выбрал противника, и от явных недругов, каждый тоже лупил всех подряд. Потерпевшие валились на пол, чтоб перевести дух и затем ответно вломить, хотя бы кому-нибудь, кто подвернется под руку.

Беспорядочная стрельба продолжалась, многие пули со звоном расплющились о велораму, но вожатый пока оставался невредим.

Макаревич наконец оттащил вновь потерявшую сознание Раису в боковую комнатку и, замерев, еще подержал ее в объятьях с полминутки. Затем он решил, что негоже быть в стороне от событий и выглянул в гостиную, чтоб разведать обстановку и может еще разок проявить себя как-нибудь героически. Но стоило ему сделать шаг, как тут же он схлопотал в глаз от мужика в пиджаке со значком о высшем юридическом образовании. Тогда Андрей схватил гитару и, захваченный стихией агрессии, принялся лупить ею всех подряд, пока не разнес инструмент в щепы, после чего рухнул, сраженный бандитским кастетом.

Падая, он заметил в клубах дыма, сражающегося своего нового приятеля Павла Перца, и ему пригрезилось, что он рванул к тому на подмогу. Но это было лишь образом воспаленного воображения. На самом деле, в момент падения, он еще получил сокрушительного пендаля от неизвестного, вследствие чего оказался под одним из столов.

Придя несколько в себя, студент обнаружил вдруг по соседству вместо Паши субъекта в малиновом с искрой жилете, который, сладко улыбаясь, щекотал гусиным пером повизгивавшего поросенка.

— У вас завидное будущее, — пророческим тоном сообщил тот студенту, подмигнув желтым глазом.

…

На улице группа мальчишек во главе с имеющим капсюльный пистолет, отстрелявшись по окнам, ринулась к подвалу освобождать Соню. Бегущий впереди высоко вздымал красный отрядный флажок. Собственно, это была пионерка Кузюткина, которая вела всех знакомым путем.

И Колька со Степкой были тут. Обоим не терпелось взглянуть на возлюбленную вожатого, потому что оба уже много знали о любви из очень хороших фильмов и мечтали о ней, но обсуждать этот предмет между собой пока не решались. Дело было за малым — в кого влюбиться? А раз предстояла встреча с готовым предметом любви такого авторитетного человека, как их вожатый, то может и им повезет в нее влюбиться, и тогда испытать это загадочное чувство в полноте, а не как обычно, когда нравящейся девчонке то треснуть хочется по хорошенькой башке, а то сердце замирает от одного взгляда на завиток ее волос. Ответное чувство было не столь важно, да и для Пал Палыча конечно не жаль никаких жертв.

— Ку-у-да, шантрапа?! — возник перед звеном Дядя в фиолетовых очках, расстегнутой до пупа рубахе и с метлой в руке, — Кто пустил?!!

Но в следующий миг произошло странное. Вид развивающегося красного флажка пленил Дядю. Кузюткина вдруг напомнила ему девушку с репродукции картины Делакруа «Свобода на баррикадах», которая наклеена была на внутренней стороне его походного чемодана и очень ему нравилась из-за обнаженной груди.

У Кузюткиной никакой такой груди не было, но общий порыв и флаг были даже почище, чем на картинке. К тому же Дяде показалось, что из глаз пионерки вылетают блестящие молнии.

— Я почетный инвалид труда и капитала! — взвизгнул он нервно и попытался вырвать у девочки флажок, в благородном порыве, как бы подхватить некое знамя из слабых рук и, вообще, поучаствовать в общем деле.

Но порыв его был понят неправильно, и пацаны ответили ему залпом из своих луков. Дядя вмиг сам сделался похож на святого Себастьяна с картины другого художника — Тициана, тут же опрокинулся в траву и даже ножкой дернул предсмертно. Но умирать он тотчас передумал, вскочил и побежал вприпрыжку за детьми, отрывая от себя на бегу стрелы на резиновых присосках и продолжая орать:

— Сироту обидели! Студента-сироту обижают! Нет, не бывать такому! — схватил он последнего пацана за трусы, пытаясь удержать. Но мальчишка, как уж, вывернулся из трусов и продолжил бег голышом, натягивая на ходу майку почти до колен, на манер юбки.

Дядя же споткнулся о корень сосны и кубарем укатился к забору в густые крапивные заросли. Недолго там побыв и придя несколько в себя, Дядя заскучал и ужом, по-пластунски пополз обратно к дому, поскольку чувствовал прилив боевого духа, хоть и не знал, за отсутствием конкретных указаний, чью сторону взять.