Чао, Италия! - [65]
И они его выбрали под именем Сикста V.
А он тут же приободрился, немедленно выздоровел и долго правил, сгноив всех своих соперников. Правда, как в анекдоте, он регулярно простужался на их похоронах.
У Пушкина об этом с большой иронией сказано:
Так вот, папа Монтини, то есть Павел VI, впоследствии учел эти обстоятельства.
Вообще-то нигде не написано, что папа должен быть обязательно из кардиналов. Должен быть «достойный предводитель церкви». Поэтому папами выбирали самых разных кандидатов, даже собственных племянников. Но сейчас это упорядочено, причем процедура все время оттачивается.
Театральный кружок Иоанна Павла II
– Я, кстати, могу признаться тебе, что из-за папы проиграл бутылку коньяка, – заметил Алексей.
– Неужели? – оживился я. – А кому? Ты не со мной спорил?..
– Я еще не знал тебя, поэтому проиграл другому, – осадил меня Букалов. – Я предполагал, что на последнем конклаве, после смерти Войтылы, новым папой выберут итальянца, вернутся к многовековому опыту, так сказать.
Вообще смерть Войтылы, как ты помнишь, стала событием вселенского масштаба. Он был человеком незаурядным во многих отношениях, и мне невероятно повезло: занимаясь Ватиканом по долгу службы и освещая события в этом государстве как аккредитованный корреспондент, я смог попасть в папский журналистский пул.
Однажды покойный Кароль Войтыла придумал такой ход: ему хотелось устроить некое экуменическое действо.
Это было в 2001 году, в канун Пасхи.
На Страстную пятницу около Колизея проходит крестный ход, его возглавляет сам папа. И там обычно несут тот крест, который установлен на арене Колизея в память о ранних христианах, которые там погибали.
Во время этого действа собирается до 700 тысяч человек. Они стоят с факелами и свечками, куда ни брось взгляд – до самой площади Венеции, вдоль улицы Императорских форумов.
И во время этого крестного хода полагается сделать четырнадцать остановок – в русской православной традиции это называется «четырнадцать стояний», – по числу этапов Голгофы Спасителя.
Каждая остановка сопровождается молитвенным размышлением. Причем оно перекликается со днем сегодняшним. Процессия двигается, потом, доходя до какого-то места, останавливается, и диктор комментирует происходящее. Например, тут Христос оступился, здесь уронил крест…
Раньше все эти комментарии произносил сам папа.
Он говорил: «Да, дети мои, эти страдания, которые до сих пор человечество ощущает как свою вину, мы их должны помнить». Такие приблизительно произносятся слова.
И вот однажды я неожиданно получил приглашение в апостольский дворец к главному папскому церемониймейстеру архиепископу Марини. Все это было под каким-то большим секретом, мне назначили день и точное время.
Приехав, я увидел, что нахожусь тут не один – кроме меня еще тринадцать человек, мои коллеги по Ассоциации иностранной прессы, все из разных стран. Архиепископ Марини обратился к нам и сказал, что передает нам просьбу Святейшего Отца, который хочет предстоящему шествию придать экуменическое звучание. И чтобы тексты для «стояний» написали представители разных стран.
Возникла пауза.
И тогда я спросил: «Ваше преосвященство, а разве, чтобы писать такие тексты, не обязательно быть католиком?» Он мне отвечает: «Да нет, синьор Букалов, совсем не обязательно. В прошлом году вообще православный автор писал». Я удивился и спросил, кто именно. Подумал, может, академик Аверинцев, или кто-то еще подобный текст мог написать. А Марини объясняет: «Да тут никакого секрета нет. Патриарх Константинопольский Варфоломей писал».
Вот уровень! И я, выходит, туда же, в калашный ряд!..
Потом нам предложили тянуть жребий.
Единственное, что попросил Марини, чтобы двум женщинам, которые были с нами, отдали два «женских» эпизода: «На улицах Иерусалима» – девятое стояние, и «Положение во гроб» – двенадцатое.
Все стали тянуть жребий.
Я, конечно, вытащил второй эпизод – «Иуду»!..
– А ты не пытался засунуть жребий обратно? – позлорадствовал я.
– Не мог, на меня все пялились. Так что я остался со своим чудесным героем.
Нам дали две недели срока и указали объем – четырнадцать страниц текста по-итальянски, верлибром. Потребовали никому не говорить, в общем запугали.
Ну, должен признаться, я все же посоветовался с одним своим итальянским другом-богословом, чтобы он хотя бы по-итальянски проверил и не дал мне нагородить явных глупостей.
Потом нас по очереди вызывал Марини, ему уже дали наши набранные гранки, и он, как заправский редактор, карандашиком что-то отмечал и ластиком стирал.
А я, как ты знаешь, помешан на Пушкине, и у меня текст начинался с его «Подражания италийскому»: «Как с древа сорвался предатель-ученик…». Это стихи об Иуде, перифраз итальянского поэта Франческо Джанни.
И вот архиепископ Марини, сделав пару чисто редакторских уточнений, задает мне вопрос: «А как быть с Пушкиным?»
Я удивился, но Марини пояснил, что никто из моих коллег не процитировал своих поэтов. Я ответил, что, возможно, их поэты не писали на евангельские темы, а Пушкин писал. И предложил эти стихи не зачитывать вслух, а оставить их просто эпиграфом. Тем более, что Войтыла к этому времени уже сам тексты не читал, у него возникли проблемы с дикцией, а читал диктор ватиканского радио.
