Чакра Кентавра - [14]

Асмур отвел глаза, чтобы подавить невольный приступ тошноты. Затем подвинулся на уступе и заглянул в соседнее окошечко, в которое был виден край другой стены.

Там был всего один рисунок, набросанный прерывистыми, неуверенными штрихами — вероятно, последнее, на что хватило сил у гибнущего человека. Это был развалившийся сытый зверь с окровавленной мордой, и над его головой как символ желанного возмездия был очерчен крылатый меч.

Асмур спрыгнул вниз.

— Вахтенных сюда, — проговорил он негромко. — Пусть осмотрят все…

7. ФА НОЭ?

Еще одно стадо кентавров закидали отравленными шашками. Крылатые кони, теряя высоту и запрокидывая головы, рвались прочь от клубов ядовитого дыма, но всадники удерживали их возле места засады, чтобы не дать никому вырваться из смертоносного кольца. Два или три крупных монстра попытались-таки уйти в чащу, но Гэль и Скюз, оказавшийся непревзойденным стрелком, настигли их. Это были те самые короткохвостые самцы, которые вчера пытались захватить Флейжа. Каждый день дружинники докладывали своему командору, что предгорье полностью очищено, но стоило кому-то с наступлением темноты зазеваться, как следовал стремительный бросок из лесных зарослей, и цепкие когти ухватывали добычу.

Вот это обстоятельство чрезвычайно изумляло Асмура: если уж кентавр мог подобраться к человеку, особенно лежащему, то почему он не пытался убить врага первым же ударом копыта? Зачем было тащить добычу в чащу? Обычай? Но обычаи бывают у разумных существ, а не у таких вот плотоядных. Они вряд ли открыли бы подземную пещеру, где укрывалось целое стадо, если бы Гэль, понадеявшись на крепость своего скафандра, не позволил себя похитить и протащить до самого убежища.

Еще три дня они потратили на то, чтобы удостовериться в полной своей победе над омерзительными хищниками — в первый попалась пара однолеток, пытавшихся нырнуть в озеро, но разряды десинтора достали их и там. Два других дня пропали даром. Кони, застоявшиеся во время перелета и теперь утомленные бесконечным кружением над лесистыми холмами, с каждым днем повиновались все хуже и хуже — видно, здешний корм плохо на них действовал. Они тощали на глазах, отворачивались от родниковой воды. Асмур встревожено гладил своего вороного по холодной чешуе, в который раз жалея, что способность говорить присуща не коням, а крэгам. Было ясно — нужно возвращаться к кораблю, надежно укрытому между серыми пирамидами, и дать животным несколько дней отдыха и вдоволь душистого джасперианского сена. Он уже хотел скомандовать возвращение на стоянку, как вдруг в кустах что-то захрустело. Асмур обернулся, выхватывая оружие — по сухому лиловому мху прямо на него полз кентавр.

Он был очень стар и задние ноги его, похоже, были парализованы, но он, отталкиваясь руками и передними копытами, сделал еще несколько конвульсивных движений, стараясь дотянуться до ног человека. Наверное, он уже ничего не способен был сделать, но в глазах его сверкала бешеная злоба, спутанные белые волосы, переходящие в гриву, извивались и приподнимались навстречу врагу, последние кривые зубы обнажились в бессильной попытке дотянуться до вожделенной плоти, а частое дыхание срывало с изъязвленных губ клочья пены. Дыхание было скверным — похоже, старая тварь страдала четырехсторонней пневмонией.

Дряхлость всегда вызывает невольное сочувствие, даже когда перед тобой пещерный медведь или крокодил-людоед. Асмур медленно переводил калибратор своего десинтора на максимальную мощность, втайне надеясь, что чрезмерное напряжение оборвет жизнь чудовища раньше, чем придется стрелять. Но кентавр остановился, тряхнул головой, так что седые космы откинулись назад, и вдруг до людского слуха долетели мягкие, укоризненные звуки, абсолютно не совместимые с образом алчущего крови животного:

— Фааа ноэ?…

Может быть, это был случайный вздох, всхлип, парадоксальное сочетание звуков, дополненное горестной интонацией и поэтому показавшееся осмысленным? Ведь и собака может выть жалобно! Но чем бы это ни было, оно так ударило по напряженным нервам, что пальцы сами собой нажали на спусковой крючок.

Асмур, сдерживая невольное подергивание лица, отвернулся и пошел прочь, оставив позади дымящуюся, опаленную яму; конь ожидал его так тихо, что хозяин, привыкший к его дружелюбному пофыркиванию, должен был поднять глаза и поискать своего вороного в быстро надвигающихся сумерках.

Вороной стоял, прижавшись головой к стволу дерева, и из глаз его текли крупные слезы.

— К кораблю! — крикнул Асмур…

Ночь, мягкая и полнолунная, текла над маленькими пирамидами, и металлические немерцающие шарики непривычно близких планет повисли, казалось, над самым маком. Командор глядел в небо, опершись левым плечом о шершавую стенку пирамиды-усыпальницы. Он только что велел своим дружинникам еще раз подняться к оконной щели и еще и еще смотреть на отомщенные только сейчас кости, на крылатый меч — символ справедливости.

И все-таки он не знал, как поведет завтра этих людей, доверявших ему, как богу.

Потому что он сам теперь не верил себе.

— Асмур-крэг, — прошептал он в отчаянии, — ты, к которому я ни разу не обратился в своих собственных горестях и заботах, — скажи мне сейчас: они разумны?