Ч. Р. Метьюрин и его «Мельмот скиталец» - [43]
Все это отзвуки бесед и споров, возникавших вокруг Пушкина и его творчества в 1823–1824 гг., проблематика которых частично была связана с Метьюрином и его «Мельмотом», а затем обновлена и усложнена в середине 20-х годов воздействием «Фауста» Гете.
Характерно, что знакомство Пушкина с «Мельмотом Скитальцем» состоялось в Одессе, где служебным начальником поэта был известный своим англоманством М. С. Воронцов. В Одессе при Воронцове всегда находилось много англичан сменявшие друг друга врачи, негоцианты. Некоторые из них были людьми, не чуждыми литературе и искусству, состоявшими в переписке со своими английскими друзьями; библиотека Воронцова пополнялась новинками английской литературы, доставлявшимися в Одессу на кораблях, приходивших сюда непосредственно из Лондона. Именно это и обеспечило здесь «Мельмоту Скитальцу» в его первых английских и французских изданиях столь быстро возникшую и широкую популярность. Отметим также, что Пушкин хорошо знал одесских англичан той поры и с некоторыми из них был даже очень близок: одним из его собеседников, по словам самого поэта (в письме 1824 г., перлюстрированном московской полицией), был «англичанин, глухой философ, единственный умный афей [атеист], которого я еще встретил». Мы знаем сейчас, кто был этот англичанин, у которого Пушкин брал «уроки чистого афеизма»: речь шла о домашнем враче Воронцовых с 1821 г. Вильяме Гутчинсоне, ученом и литераторе [187]. По старой и совершенно произвольной традиции этого Гутчинсона называли «страстным поклонником», а впоследствии даже другом П. Б. Шелли [188], но атеист Гутчинсон в своих «уроках» Пушкину с тем же, если не с большим правом мог пользоваться примерами из «Мельмота» Метьюрина.
Отзвуки чтения этого романа в произведениях Пушкина отмечались в печати неоднократно; так, не один раз улавливалось критиками сходство ситуации, о которой повествуется на первых страницах «Мельмота Скитальца», с той, которая описана в начале «Евгения Онегина»: племянник и единственный наследник богатого дяди спешит доехать к нему в карете, получив известие, что дядя находится при смерти [189]. Отмечалось сходство умирающего дяди старого скряги со скупцами у Пушкина [190]. Исследователями делались также более мелкие сопоставления отдельных фраз или даже словосочетаний в произведениях Пушкина и в «Мельмоте Скитальце» [191]; все эти сопоставления кажутся случайными и малоубедительными, что не исключает, однако, несомненного и долголетнего воздействия Метьюрина на Пушкина.
Наряду с Пушкиным с «Мельмотом Скитальцем» рано познакомились (скорей всего по французским переводам, еще до выхода первого русского издания) в семьях М. Ф. Орлова и П. А. Вяземского. Едва ли можно сомневаться в том, что В. Ф. Вяземская узнала «Мельмота» от Пушкина в Одессе, но что интерес ее к этому произведению продолжался и в более поздние годы, подтверждается письмами к Вяземским М. Ф. Орлова. Отвечая, по-видимому, на просьбу, М. Ф. Орлов писал П. А. Вяземскому 18 февраля 1828 г.: «Любезный друг, у меня дом переделывают и все книги в ящиках. Я буду разбирать библиотеку не прежде двух недель и тогда не забуду прислать „Мельмота“» [192]. Ровно через месяц (18 марта 1828 г.) М. Ф. Орлов писал В. Ф. Вяземской по этому же поводу: «…я, наконец, нашел том „Мельмота“. Посылаю его Вам. Это чудо, что мне удалось его поймать, и возможно, что это объясняется его дьявольской природой. Как вы находите этот шедевр по таланту и по дерзости? Ему недостает только оказаться Гете, чтобы заставить всю Германию поверить в привидения и всерьез. Это эпиграмма против литературных мнений Вашего мужа. Вы можете передать ее ему под Вашим именем» [193]. Очевидно, «Мельмот» в это время служил предметом споров и несогласий ближайших друзей Пушкина.
Сам П. А. Вяземский, как это видно из его «Записных книжек», знал и другие произведения Метьюрина, в частности романы: «Молодой ирландец» — по французскому переводу графини Моле, напечатанному Бальзаком в 1828 г. [194], и «Милезский вождь», изданный той же переводчицей в том же году, под заглавием «Коннал» — по имени его главного героя [195]; оба произведения нравились Вяземскому, и он сделал в своей книжке запись о полученных впечатлениях: хотя первый из этих ирландских романов Метьюрина «далеко отстоит от Мельмота», но автор кажется «удивительным поэтом в подробностях», «…не знаешь, что после чтения его остается в душе: впечатления, подобные впечатлениям вечерней зари, грозы великолепной, музыки таинственной» [196]. Вяземский рекомендовал роман «Милезский вождь» А. И. Тургеневу, приводя цитату из него в письме от 4 сентября 1832 г. из Петербурга [197]. И тот и другой могли заметить, что в истории Коннала есть сходство с судьбой Владимира Дубровского, рассказанной Пушкиным в его повести.
Старая, но давно разоблаченная легенда утверждала, что «Мельмотом» Пушкин будто бы называл поэта В. Г. Теплякова [198]. О стихотворениях Теплякова 30-х годов Пушкин отзывался с похвалой, но познакомиться с ним мог не ранее 1836 г. в Петербурге; в Одессе же они видеться не могли, так как Тепляков, бывший в 1824 г. поручиком Павлоградского полка, за уклонение от присяги Николаю I после восстания декабристов был заподозрен в политической неблагонадежности и в 1826 г. выслан из Петербурга в Херсон и лишь позже перевелся в Одессу в канцелярию М. С. Воронцова. Тем не менее Тепляков читал «Мельмота Скитальца», и имя Метьюрина встречается в его бумагах. Так, в «Письмах о Болгарии», написанных под впечатлением поездки в город Варну, разоренный во время русско-турецкой войны (1828), Тепляков описывает толпы болгар, согбенных нуждой, томимых голодом, блуждающих вокруг пепла своих разоренных лачуг, и вспоминает героя Метьюрина, восклицавшего при виде гибнущего корабля (гл. IV; в русск. изд. гл. V, с. 136): «„Пусть гибнут!“ — вскричал бы с адским смехом какой-нибудь невежа Мельмот; „аминь!“ — шепнул бы с рабской улыбкой какой-нибудь важный дипломат»
