Ч. Р. Метьюрин и его «Мельмот скиталец» - [18]

В том же «Предисловии» Метьюрин коснулся еще двух других «вставных повестей», вошедших в текст романа, утверждая, что они также основаны на реальных фактах действительности. Так, пишет он, имея в виду «Повесть о двух влюбленных» (кн. IV, гл. XXIX–XXXII), история Джона Сендела и Элинор Мортимер «основана на действительном событии». «Оригиналом для образа жены Вальберга, — сообщает Метьюрин далее, говоря о „Повести о семье Гусмана“ (кн. IV, гл. XXVIXXVIII), — послужила женщина, еще находящаяся в живых»; как бы для подтверждения этого факта он желает ей долгой и счастливой жизни.

Приведенные свидетельства автора интересны прежде всего как попытка утвердить достоверность того жизненного материала, на котором построен роман, как ни разнообразны по своему характеру и стилю отдельные части, из которых он составляется. Может быть, настаивая на строгой достоверности многих событий, о которых идет речь в романе, Метьюрин преследовал еще одну цель: убедить читателя, что образ центрального героя столь же полон житейской правды, несмотря на присущие ему сверхъестественные черты, сколь и образы названных выше второстепенных действующих лиц. Для этой же цели роману потребовалась и особая усложненная композиция.

В литературах разных эпох и народов существует довольно много весьма разнообразных произведений, объединяемых в один ряд благодаря лишь одной, хотя и существенной, особенности своего построения, обычно именуемой «рамочным повествованием» (Rahmenerzahlung). Повествования этого рода служили обрамлением или оправой для вставленных туда новелл, повестей, сказок и т. д., чаще всего сюжетно между собою не связанных; повествования-обрамления также были нескольких типов, но иногда могли существовать и отдельно от анекдотических новелл или фантастических сказок, которые рассказывались поочередно действующими лицами основного сюжета. Среди множества примеров можно было бы назвать здесь многочисленные восточные сборники, индийские или арабские («Панчатантра», «Странствования морехода Синдбада», «Тысяча и одна ночь» и т. д.), последние потому, что на них ссылается сам Метьюрин, и мы можем предположить, что техника построения «рамочных повествований» была ему хорошо известна с ранних лет [65].

Однако композиция «Мельмота Скитальца» настолько усложнена, что ей трудно подыскать аналогию среди множества «рамочных повествований» мировой литературы. Один из недавних французских исследователей «Мельмота Скитальца» справедливо заметил, что рассказать сюжет этого романа столь же трудно, как изложить, что и в какой последовательности изображено на знаменитом листе французского рисовальщика XVII в. Жака Калло «Искушение Святого Антония»: сотни образов, наплывающих один на другой, созданных с безудержной и неистощимой фантазией, смещение планов, впечатление непрекращающегося, бесконечно растягивающегося кошмара. Если же говорить о литературных аналогиях, то, пожалуй, единственным произведением с усложненной конструкцией, с которым можно было бы сравнить «Мельмота Скитальца», является «Рукопись, найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого, роман, который, впрочем, не мог быть известен Метьюрину [66]. Этот «многослойный» или «многоярусный» роман не без оснований сопоставляли с китайскими лаковыми шкатулками, вставляющимися одна в другую, в формах и соотношениях которых разобраться так же трудно, как найти их начало и конец.

Каждая из «вставных повестей» в «Мельмоте Скитальце» могла бы существовать и отдельно как совершенно самостоятельное произведение, но все они взаимозависимы друг от друга, несмотря на то что действие их происходит в разных странах и растягивается по крайней мере на полтора столетия. Метьюрин все время сознательно запутывает планы пространственный и временной, смещает перспективу; это приводит к тому, что читатель теряет общую нить, связующую отдельные повести. Метьюрин несколько раз прибегает к излюбленному в романтической литературе приему повествования: случайно обнаруживается рукопись, в которой, казалось бы, могло бы найтись объяснение всех таинственных или неясных событий, но она внезапно обрывается как раз на том месте, где читатель имел основания ожидать их разгадки. Действие перебрасывается из страны в страну: начинаясь и оканчиваясь (в обрамлении) в современной автору Ирландии, оно перемещается затем в Испанию, продолжается в Англии (в Лондоне), опять в Испании, на острове в Индийском океане, снова в Испании, в Англии и т. д. При этом хронологическая последовательность всех 39 глав [67] (в четырех книгах) все время нарушается: глава I начинается «осенью 1816 г.», а с помощью «вставных повестей» рассказ ведется о событиях XVII в. и позже, случившихся в разных странах Европы и Южной Азии. «Вставных повестей», имеющих особые заглавия, в тексте романа четыре («Рассказ испанца», «Повесть об индийских островитянах», «Повесть о семье Гусмана», «Повесть о двух влюбленных»); на самом деле к ним следует прибавить еще одну, не имеющую особого заглавия (рассказ англичанина Стентона в гл. III первой книги). При этом автору удается связать в один узел все разнородные события, происходящие во многих странах в течение длительного времени благодаря долголетию главного действующего лица. Долгая жизнь Джона Мельмота, которая всем его современникам, читающим рассказы о нем в рукописях XVII в., кажется неправдоподобной и фантастической, представлена в романе как одна из «тайн», раскрытие которой является не только связующим элементом для всех частей произведения, но и важной движущей силой романа.