Цезарь Каскабель - [85]

Пока Каскабель ходил в тревоге по городу и по дороге в Вальское, в цирк пришел какой-то человек и спросил его. Это было около десяти часов утра.

В эту минуту Гвоздик был один и поднял там своей уборкой столб пыли. Увидев этого человека, который оказался простым крестьянином, Гвоздик подошел к нему. Но так как Гвоздик не говорил по-русски, а крестьянин по-французски, то они не могли понять друг друга. Крестьянин сказал, что ему надо видеть Каскабеля и что раньше, чем идти в «Красотку», он зашел сюда, думая найти его здесь. Гвоздик хлопал глазами, ничего не понимая.

Тогда крестьянин сделал то, с чего он должен был начать. Он подал письмо, адресованное Каскабелю.

На этот раз Гвоздик понял. Письмо, носящее громкое имя Каскабель, могло предназначаться главе семьи, если только не госпоже Каскабель, или Жану, или Сандру, или Наполеоне.

Гвоздик взял письмо и жестом показал, что он передаст его своему хозяину. Потом он торжественно проводил мужика до выхода, так и не поняв, откуда тот пришел и кем был послан.

Четверть часа спустя, когда Гвоздик собирался идти в «Красотку», в балаган пришел Каскабель, еще более взволнованный, чем раньше.

— Хозяин! — сказал Гвоздик.

— В чем дело?..

— У меня есть письмо!

— Письмо?..

— Да, его сейчас принесли…

— Мне?

— Да, вам.

— Кто принес?

— Мужик.

— Какой мужик?..

— Если только это был мужик!..

Но Каскабель уже схватил письмо, которое ему протягивал Гвоздик, и, узнав почерк Сергея Васильевича, так побледнел, что слуга вскричал:

— Что с вами, хозяин?..

— Ничего!

Ничего?.. На самом деле этот сильный, энергичный человек был близок к обмороку.

Что говорил Сергей Васильевич в этом письме?.. Почему он писал?.. Очевидно, он хотел объяснить причину отсутствия?.. Быть может, он арестован?..

Каскабель вскрыл письмо, протер себе глаза, одним духом прочел его и вдруг вскрикнул. Лицо его перекосилось, глаза закатились. Он хотел говорить и не мог, только какие-то хриплые звуки вырывались из его горла!..

Гвоздик, подумав, что Каскабель может задохнуться, бросился развязывать ему галстук…

Но акробат вскочил одним прыжком, оттолкнув свой стул так, что тот полетел в самый дальний угол цирка, и начал бегать, как сумасшедший, по балагану. Вдруг ни с того ни с сего он подбежал к Гвоздику и дал ему такой пинок ногой в традиционное место, что тот решил, что его хозяин рехнулся.

— Что с вами, хозяин? — крикнул Гвоздик. — Ведь это не спектакль!

— Нет-с… это спектакль!.. И такого у нас еще ни разу не было!.. Да-с!..

Ошеломленный, Гвоздик только потирал себе ушибленное место.

Вдруг бурное настроение Каскабеля сразу улеглось. Он подошел к Гвоздику и с таинственным видом сказал ему:

— Гвоздик, ты можешь молчать?..

— Конечно, хозяин!.. Я ни разу не выдал тех секретов, которые мне были доверены, если только…

— Тсс!.. Довольно!.. Видишь ты это письмо?

— Письмо мужика?..

— Да!.. Если ты только кому-нибудь скажешь, что я его получил…

— Хорошо!

— Жану, Сандру и Наполеоне…

— Хорошо!

— А в особенности Корнелии, моей жене, — клянусь тебе, что я сдеру с тебя кожу и сделаю из нее чучело…

— С живого?

— С живого, чтобы ты это лучше чувствовал!

>- Тебе это не угрожает… с твоим-то носом!

Цезарь Каскабель положил ему руку на плечо и, приняв фатоватый вид, начал ему говорить:

— Корнелия ревнива!.. А видишь ли, Гвоздик, быть красивым мужчиной что-нибудь да значит… Одна прелестная женщина… русская княгиня… Ты понимаешь?.. Она мне пишет!.. Назначает тайное свидание!.. Тебе это не угрожает… с твоим-то носом!..

— Да, конечно, — уныло отвечал Гвоздик, — если только…

Что он хотел этим сказать, так никто и не узнал.

Глава четырнадцатая РАЗВЯЗКА, ЗАСЛУЖИВШАЯ АПЛОДИСМЕНТЫ ЗРИТЕЛЕЙ

Пьеса, носившая заманчивое название «Разбойники Черного леса», была замечательным произведением, и, сделанная в духе несколько устарелых требований драматического искусства, она, тем не менее, производила на зрителей громадное впечатление.

Впрочем, нельзя было требовать от Цезаря Каскабеля, чтобы он ставил пьесы на злобу дня, где на сцене жизнь представлена до последней мелочи, и если порок и не торжествует, то добродетель недостаточно вознаграждена. Нет! В пьесе «Разбойники Черного леса» в заключение добродетель, согласно традициям, вознаграждалась, а порок был по заслугам наказан. В тот момент, когда все казалось погибшим, являлись жандармы, хватали за шиворот преступника, и зал дрожал от аплодисментов.

Если бы эта пьеса была написана, то, вероятно, это было бы сделано по всем правилам грамматики. Но она не была написана, и ее могли исполнять на подмостках всего мира. Это большое преимущество всех мимических пьес, не говоря уж о том, что это дает возможность избежать грамматических ошибок.

Выше было сказано, что нельзя было требовать от Цезаря Каскабеля… и т. д. Действительно, Цезарь Каскабель был автором этого шедевра. Очевидно, это был шедевр, так как давался три тысячи сто семидесятый раз. До сих пор самый большой успех имела лишь пьеса «Медведь и Часовой», дававшаяся в цирке Франкони. Но, конечно, в литературном смысле она была много ниже «Разбойников Черного леса».

К тому же пьеса эта была приноровлена к талантам каждого из артистов труппы Каскабель, так что такой ансамбль вряд ли мог иметь какой-нибудь другой директор постоянной или кочующей труппы.