Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - [46]

Образование Московского государства сулило церкви не только новые опасности, но и новые пер­спективы. Появилась возможность расширения и ук­репления влияния церкви на все стороны духовной жизни страны путем «сращивания» духовной иерар­хии с формирующимся государственным аппаратом. Московская Русь нуждалась в новых религиозно-по­литических теориях, в идейном обосновании ее поли­тической самостоятельности. Поиски исторических корней российской государственности, ее связей с ми­ровой  историей  приобретали острую     актуальность.

Церковные писатели конца XV — начала XVI в. не­мало потрудились над выполнением этого «социаль­ного заказа».

Положение высшего духовенства осложнялось ши­роким распространением в конце XV —начале XVI в. антицерковных настроений и вольномыслия. В Нов­городе зародилось движение, получившее в офи­циальных церковных кругах название «ересь жидовствующих». Еретики отвергали поклонение иконам и новозаветную символику, обличали пороки черного и белого духовенства.

Идеи новгородских еретиков вызвали сочув­ствие и отклик среди московских вольнодумцев. Да­же в ближайшем окружении Ивана III встречались люди, религиозные и философские взгляды которых были очень далеки от ортодоксального православия. Самому «державному» импонировала критика ерети­ками монастырского землевладения и корыстолюбия «князей церкви».

Новые формы отношений между духовными и светскими феодалами определялись в остром, зачастую драматическом столкновении государственных, корпо­ративных и личных интересов. Далеко не все новое, связанное с укреплением феодальной государственно­сти, было в моральном отношении выше старого, ухо­дившего в небытие.

Создание единого Русского государства было исторически прогрессивным явлением. Однако, при­знавая это, не следует уподобляться средневековым летописцам и рисовать деятельность и личность Ива­на III, как, впрочем, и других «державных», одними лишь светлыми красками, а их противников, не раз­думывая, относить к разряду консерваторов. Было бы столь же неверно объяснять упорство противников централизации лишь ущемленными собственнически­ми интересами или политической недальновидностью. Нельзя забывать, что строительство Московского го­сударства было для русского народа непрерывным испытанием, сопровождалось утратой многих традици­онных ценностей. Именно в XIV—XV вв. исчезают традиции городского самоуправления, а в деревне зарождается система крепостного права. Власть ве­ликого князя Московского становится практически неограниченной. Входят    в    обыкновение публичные казни и византийское придворное раболепие. Попа­дая под неусыпный контроль государства, обедняет­ся, приводится к «общему знаменателю» духовная жизнь. Затухает независимое летописание.

Сейчас с высоты исторического опыта можно ут­верждать, что не только в период борьбы с ордын­ским игом, но и позже, в XVI столетии, политическая централизация была необходимым условием государ-ственного строительства, укрепления военного могу­щества страны. Однако вправе ли мы требовать не­обычайной прозорливости от людей того времени? Многие из них имели иное представление о том, что полезно и что пагубно для России.

В словах и даже мыслях людей корыстные инте­ресы редко выступают в чистом, неприкрытом виде. Обычно человек сознательно или бессознательно об­лекает их в более привлекательную форму «высших соображений». Не столь уж редко встречаются в проникнутой религиозными настроениями средневе­ковой политической жизни и подлинные идеалисты, люди идеи, готовые ради нее пойти на любые испы­тания. Противники московского великокняжеского «насильства» зачастую руководствовались не менее — если не более — высокими мотивами, чем их победи­тели. Впрочем, вопрос о мотивах для историка, как правило, оказывается наиболее сложным, подчас не­разрешимым. Поэтому при его решении часто прояв­ляется тяга к упрощению и «осовремениванию».

Как бы там ни было, ясно одно: было бы недо­пустимой предвзятостью или же непозволительной расточительностью нашей исторической памяти отка­зывать церковным деятелям средневековой Руси, ста­новившимся поперек дороги государям, в той доле уважения, которую заслуживает всякий человек, вы­ступавший против «земного бога».

Митрополиты Феодосий (1462—1464) и Филипп (1464—1473), следуя заветам первого автокефального «святителя» Ионы, стремились восстановить те нор­мы отношений между церковью и великокняжеской властью, которые существовали во времена митропо­лита Алексея. Разумеется, это не могло понравиться Ивану III. Он ловко устранил с кафедры идеалиста Феодосия, затеявшего «чистку» церковных рядов и тем снискавшего всеобщую ненависть. Однако и Фи­липп оказался немногим лучше. Великий князь имел немало неприятностей от этого твердого и несговор­чивого иерарха. Филипп резко осуждал контакты Ивана III с католическим миром. По некоторым све­дениям, митрополит отказался венчать государя с* его второй женой Софьей Палеолог, приехавшей на Русь из Рима.

Филипп пытался самостоятельно, без помощи кня­зя,   выстроить   новый   Успенский   собор   в   Московском Кремле. Однако в результате технических ошибок строителей в  1474 г. недостроенное здание рухнуло..