Церковно-исторические повествования - [48]

______________________

* Такие церковные бани встречались в Древней Руси. См. "Историю Русской Церкви" проф. Е.Е. Голубинского. Первая половина I тома. С. 566 (здесь же указаны источники, по которым можно познакомиться с вопросом о церковных банях во времена церковной древности).  ** Патриарха Константинопольского Арсения (XIII в.) обвиняли в том, что он позволял Иконийскому султану мыться в церковной бане наряду с христианами. В ответ на это обвинение Арсений сообщает некоторые сведения о церковной бане. См.: Пахимер. Церков. история. С. 235-236. Русск. перевод.

______________________

В одном обвинительном пункте говорилось, что Златоуст, "выходя из дома в церковь, - не молился". Как можно допустить относительно такого лица, как Златоуст, чтобы он, так прекрасно понимавший значение молитвы, не творил молитвы при таких случаях, где душа сама невольно напрашивается совершать это дело (Неандер)? Конечно, такое явление представляется совершенно непонятным. Но можно допускать, что Златоуст, при указанных случаях, не обнаруживал молитвенного расположения духа в каких-нибудь внешних, бросающихся в глаза формах, - не падал на землю, не воздевал рук к небесам, а довольствовался хотя и живой, но умственной молитвой: это так естественно в смиренном подвижнике! Но на долю Златоуста вообще выпало несчастье: его не понимали в столице или делали вид, что не понимают его.

Вторую группу обвинений на Златоуста составляют такие, которые должны были указывать, что он нарушал церковные каноны и правила церковного благочиния. Число обвинений подобного рода очень значительно по количеству.

Прежде всего, его упрекали за непозволительную будто бы снисходительность к язычникам. Один из обвинителей жаловался на Златоуста: "Некоторых язычников, великих врагов христианства, он принимал, давал им прибежище в церкви и защищал". Очевидно, здесь ставится в преступление Златоусту его великая христианская гуманность, ради которой он не препятствовал и язычникам пользоваться известным "правом убежища" в христианском храме. Но в этом случае он поступал так, как поступать учил публично в своих проповедях. Златоуст всегда внушал своим пасомым, что ни порицания, ни гнев не должны иметь место в отношении христиан к язычникам. Напр., он говорил: "Без особенного побуждения не называй язычника нечестивым. Если он спросит тебя, как ты судишь о его религии, то скажи, что она нечестива; но если тебя не спрашивают о ней и не заставляют говорить о ней, то ты не должен обнаруживать вражды. Если кто (из язычников) будет спрашивать тебя о нашей религии, то скажи, что относится к делу, а затем замолчи. Если мы (христиане) спорим с язычниками (о религии), то мы должны стараться о том, чтобы привести их к молчанию, но делать это без гнева, без жестокости. Если мы делаем это с кротостью, то возбуждаем в язычнике истинное доверие. Где гнев, там не присутствует Святой Дух". Очевидно, Златоуст, оказывая защиту несчастным из язычников, лишь прилагал к делу те начала, какие он раскрывал на словах, и если слова его вполне справедливы, то и деятельность, основанная на справедливых словах, не может ничего заслуживать, кроме похвалы.

Один челобитчик говорил, что "он (Златоуст) вторгался в посторонние церковные области и поставлял там епископов". Здесь имеется в виду, главным образом, деятельность Златоуста в Ефесской церковной области. Правда, что Златоуст поставил в Ефес епископом собственного диакона Ираклида и отрешил шестерых епископов той же церковной области за симонию. Но в этом случае он действовал не произвольно, но по желанию и требованию самой Ефесской церкви. Нужно сказать, что власть архипастыря Константинопольского после II Вселенского собора, чем дальше, тем больше возрастала, хотя права этого архиепископа над соседними округами были канонически определены лишь на Халкидонском соборе. Если бы Златоуст, поступая так, как он поступал в данном случае, производил что-либо противозаконное и нетерпимое, то его примеру не стали бы следовать ближайшие его преемники. Но история показывает обратное. Даже св. Прокл Константинопольский действовал точь-в-точь так же, как и Златоуст.

Златоусту ставили в вину несколько случаев неправильности действий - в качестве архипастыря - в собственной епархии или Церкви. Но все эти случаи или выдумка, или извращение действительных фактов.

Ему ставили в вину, как противозаконное действие, отдачу в руки светской власти двух священников (Порфирия и Верения) для наказания их ссылкой. Но подобный образ действий решительно не входил в правила Златоуста; весьма возможно, что эти священники были виноваты в каких-нибудь важных преступлениях, навлекавших на них кару гражданских законов (Тьери). Обвинитель архидиакон Иоанн выставляет Златоуста нарушителем церковных законов, так как архиепископ его, Иоанна, "отставил от должности только за то, что он прибил своего раба, мальчика Евлавия". На это нужно сказать, что Иоанн, если бы он был действительно достойным человеком, не стал бы указывать на этот случай из своей жизни - в своей жалобной грамоте. Разве не позорно то, что столичный архидиакон прибегает к кулачной расправе в своей домашней жизни? Если Златоуст лишил его должности, то в этом случае он действовал не как попиратель законов, а как защитник угнетаемых. Быть может, нужен был поучительный пример для прочих клириков. А главное, - непонятно, на что жалуется архидиакон: он был только временно лишен должности Златоустом, а потом снова принят в клир. Если одних клириков, по словам обвинителей, Златоуст незаконно отставлял от должности, то других, по свидетельству тех же обвинителей, он противозаконно возводил в церковные степени. В особенности обвинители упирали на то, что он поставил в священники некоего Серапиона. Обвинители говорили: "Серапиона он сделал священником в то время, когда этот человек находился под судом и не был еще оправдан". Серапион - это был один из самых преданных учеников Златоуста: он пользовался большим доверием у Константинопольского архипастыря. Понятно, почему обвинение выбрало целью именно Серапиона. Хотели указать факт лицеприятия в иерархической деятельности Златоуста. Напрасно. Никогда этот архипастырь не позволил бы себе приблизить к себе лицо, в чем-нибудь подозрительное. Златоуст знал, что у него немало врагов; уже по этому одному он не мог посвятить Серапиона в священники, если бы последний не удовлетворял всем каноническим требованиям.