Церковь святого Христофора - [17]

— Если он не знает, то уж никто, — отозвалась заместительница и приветливо улыбнулась Жофии. — Я рада, что вы здесь работаете. Быть может, вдвоем мы больше сумеем узнать о прошлом этого села…

Жофия попрощалась и до самого вечера бродила по городу. Осмотрела епископский дворец, комитатскую ратушу, краеведческий музей, фотовыставку Дома культуры, казематы, «Рыбацкую чарду», «Пограничную чарду», чарду «Паприка», эспрессо «Голубой Дунай», эспрессо «Раба», эспрессо «Золотая звезда»… и лишь поздно вечером вернулась домой. У тетушки Агнеш слабо светился голубой огонек телевизора. Жофия неслышно прокралась по коридору в свою комнату, сбросила сумку с плеча. На кружевной скатерти увидела две газеты и цветную открытку, присланную из Неаполя: «Жаль, что тебя нет с нами. Иза, Кари».

Она вынула из ночного шкафчика полученную от Пироки бутылку — палинки в ней осталось всего до половины, — поискала стакан; в комнате оказался только один большой стакан для воды, она плеснула в него палинки и жадно выпила. За целый день нельзя было позволить себе ни капли спиртного — ведь она была за рулем. И теперь Жофия казалась себе пересохшим муравейником: ее томила жажда и беспокойство. Из другого отделения шкафчика она вынула папку, откинула кружевную скатерть, выпила еще палинки, затем села к столу и написала:

«Дорогой Миклош!»

Поглядела на написанное, перечеркнула.

«Родной Мицу!»

Не понравилось и это. Она вновь обратилась за помощью к палинке. Но едва поднесла стакан к губам, как в дверь постучали. Жофия быстро проглотила палинку, сунула бутылку в ночной столик, опять села к столу и только тогда ответила:

— Войдите!

Тетушка Агнеш, необычайно возбужденная, просунула голову в дверь.

— Не помешаю? — спросила она; впрочем, старушка была в таком волнении, что ответ даже не интересовал ее.

— Прошу, тетя Агнеш, входите, — проговорила Жофия не слишком любезно, хотя и рада была, что можно отвлечься от своих мыслей.

— Но я, право же, не хотела бы, — пробормотала, соблюдая приличия, старая женщина, поспешно затворяя за собой дверь. — Вы, я вижу, работаете…

Жофия прикрыла вечной ручкой «Родного Мицу».

— Да, я побывала сегодня в комитатском архиве… Но вы проходите, тетушка Агнеш.

Тетушка Агнеш была слишком взбудоражена, чтобы приметить недовольство Жофии или посчитаться с ним. Уже по дороге к дивану, где она примостилась на самом краешке, тетя Агнеш сообщила:

— Его высокоблагородие господин Семереди приехал из Швейцарии!

— Семереди? — Жофия была поражена. — Вот так совпадение!.. Который же Семереди?

— Да Феликс! Тот, которому было лет восемнадцать, когда они укатили. В сорок шестом. Остановился у Келемена Байсатлана, да вы знаете, бывший корчмарь из имения… Но я и сама повстречалась с ним возле почты. Он признал меня! Хотите верьте, хотите нет, — признал!

Сухощавые лица, подумала Жофия, между пятьюдесятью и восемьюдесятью не слишком меняются. Черты затвердевают, морщины делаются глубже, а кожа тоньше, суше, но тип лица остается тот же.

— Вы были знакомы? — спросила она.

— Свекор мой, мясник, часто ходил к ним, они каждое лето покупали у него колбасу. — Тетушка Агнеш сияла и оживленно жестикулировала. — Иногда и я ему помогала. Ну, а уж после сорок пятого, можно сказать, село-то и содержало их! Бывало, и я носила им в корзиночке то цыпленка, то утку или молодую картошку, плетенку с вином. Они тогда у Келемена Байсатлана жили в одной комнате, старая барыня уже все в постели лежала, а паренек этот работал на корчмаря, бочки мыл во дворе, бывало, увидит, что к ним иду, тотчас бежит навстречу, помогает поклажу нести… Нынче встретились с ним у корчмы, а он и говорит: «Целую ручки, тетушка Агнеш, вы совсем не изменились!»

Жофия улыбнулась.

— Барином выглядит?

— О, он-то барин с головы до ног! Я не про перстень или там золотую булавку на галстуке, хотя и это все есть. Но осанка, манеры… Вот такие ж баре и графы Палфи были.

— Он уже приезжал домой?

— Нет, нынче впервой… — И, ответив, тетушка Агнеш тоже призадумалась. — В первый раз приехал на родину.

— Хотя теперь ведь и те домой наезжают, кого в пятьдесят шестом к смерти присудили бы, — сказала Жофия и встала. — Спасибо, тетя Агнеш, поздно уже.

Старушке уходить не хотелось, но все же она ушла довольная, что удалось поделиться последней новостью.

Оставшись одна, Жофия тотчас опять достала бутылку. Сразу налила побольше в стакан. Ей хотелось напиться до беспамятства. С самого утра в ней жило чувство, что такого напряжения она не выдержит. Целый день, сжав зубы, она держала себя в узде, целый день только и делала, что слушала других, — и напряжение не отпускало. Она стала раздеваться, но вдруг ее охватило отчаяние: если она останется здесь, в этих четырех стенах, если ляжет сейчас и до рассвета будет метаться в постели, то опять все останется по-старому, опять ничего не решится!.. С блузкой в руке она бессмысленно смотрела перед собой. Пойти в «самопоилку»?.. В памяти возникли ласковые, печальные глаза председателя кооператива, она до сих пор даже не знает, как зовут его. Может, она там застанет его?.. К чему? Чтобы он рассказывал ей сказочки о «дереве Ракоци»