Центурион Траяна - [36]

– А до этого римляне нас ограбили – забрали зерно и монеты, железные инструменты и соль – все, что могли найти. Они погибли на перевале – и что? Кто вернул нам отнятое, после того как Фуск пал в Боутах? Наша деревня получила назад свое добро? Я даже дочь свою так и не видел с тех пор – не ведаю, жива ли… Говорят, всех рабов, что были в армии Фуска, отправили на север, на рудники, а женщин разобрали себе твои доблестные воины.

– Разве это не счастливая доля для дочери крестьянина? – встрял в разговор Везина.

Глупо сказал – уж больно торопился оградить царя.

– Тихо! – поднял руку Децебал, призывая к молчанию. – Ты… – указал он на Ремокса. – Пойдешь со мной. Дать ему запасную лошадь!

– Надолго? – спросил Ремокс.

– Когда царь приказывает, никто не вопрошает.

Децебал взглянул на парня в упор, и тот поспешно опустил взгляд. Не каждый мог вынести взгляд Децебала. В лице царя с приплюснутым носом, сильно выдающейся вперед челюстью и крупными скулами было что-то от дикого зверя. А когда в глубоко посаженных глазах вспыхивали синие огоньки, то все, даже царевы сотрапезники отводили глаза. Но ярость его загоралась и гасла слишком быстро.

Один из скакавших в арьергарде лохматых коматов подвел Ремоксу лошадь.

– Садись…

Тот хоть и стоял с покорно опущенной головой, медлил. Быть может, в тот миг он проклинал себя за любопытство – не пойди он с остальными, не вылези вперед, укройся за стогами, и не позвал бы его сейчас Децебал неведомо куда.

Царь снял с запястья золотой браслет и швырнул низкорослому даку.

– Держи, жене Ремокса передай. Скажи, к весне вернется он.

Децебал так говорил о парне, будто того и не было рядом.

Ремокс забрал сложенные возле стога вещи – плащ, сумку да кинжал, залез в седло и пристроился к арьергарду. Охрана царя вся была в конических шлемах, в чешуйчатых доспехах, при щитах, украшенных по желтому полю зеленым орнаментом. У каждого на поясе висел фалькс в ножнах, у каждого был при себе лук со стрелами.

Но не только оружные коматы следовали в свите царя – человек двадцать таких же, как Ремокс, парней – в льняных грязноватых, пропахших потом рубахах, в толстых шерстяных плащах поверх тащились в хвосте царской свиты. У каждого был при себе кинжал, но какой же гет или дак отправится в дорогу без кинжала! Ремокс был уверен, что этих точно так же выдернули из дома, оторвали от жен, от детей, от работы в поле или в кузнице и взяли с собой. Вон у того сандалии драные. А у того ремешки, что стягивают широкие штаны у щиколоток, все полопались, оттого штанины нелепо задрались, обнажая худые икры. У этого плащ продран до дыр, а лохматый бородатый здоровяк со свежим шрамом на лбу вообще не взял с собой плаща, что для жителя здешних мест было странно.

– Зимой будет большая война. И большая добыча, – усмехнулся меченый.

* * *

Аргедава располагалась на обрывистом берегу в излучине реки и с давних времен делилась на три неравные части. Подъезжая к городу, путник видел довольно слабенький частокол, за которым виднелись соломенные крыши, ворота тоже не поражали мощью, а в эти осенние дни с утра до вечера вообще стояли нараспашку, поскольку в Аргедаву одна за другой въезжали повозки с зерном. Строений за частоколом ютилось немного – домики бедные, стены все больше из плетня, обмазанного глиной, в лучшем случае – деревянные, крыши соломенные. Кое-где перед входом имелись террасы. Стены были раскрашены зеленым или красным геометрическим узором, но так давно, что дожди почти уже смыли краску, и ее никто не подновлял.

«Знают, что будет война, и потому не тратят время на росписи, – подумал Децебал. – Клянусь Марисом, смешно расписывать дом, зная, что его сожгут».

И тут же – будто нарочно, в опровержение его мысли, он увидел женщину, что рисовала волнистые линии на глухой без окон стене дома. Желто-зелено-красный узор смотрелся вызывающе-ярким пятном на фоне всеобщего уныния. Рядом двое мужчин ссыпали зерно на зиму в большой, вкопанный в землю кувшин.

За второй стеной – куда лучше и прочнее первой, к тому же с глубоким рвом, селились ремесленники. Здесь плавили металл и делали глиняную посуду, но дома, в которых проживал мастеровой люд, были точно такие же – плетень с глиной, дерево, солома. Это нарочитая скромность – или, лучше сказать, нищета, не понравились Децебалу. Ему показалось – да что показалось, – он был уверен, что с предыдущего его визита Аргедава не сделалась ни на палец краше.

За третьей стеной и двойным рвом стоял царский дворец в окружении нескольких домов, ныне предназначенных для тех, кого по обе стороны Данубия называли сотрапезниками царя. С тех пор как Буребиста перенес свою столицу из Аргедавы, покинутый царем город успели ограбить дважды – сначала сарматы, потом армия Корнелия Фуска.

Бывший царский дворец недавно восстановили, но от прежних сокровищ, что вывез Буребиста из своего успешного похода на Ольвию, осталось лишь несколько чернофигурных греческих фаз да пара скульптур, изображавших греческих богов, Диану-охотницу, которую как во Фракии, так и в Дакии, почитали как богиню Бендис, да мраморного Аполлона-спасителя. У одной скульптуры не хватало руки, у другой носа – следы сарматского бесчинства виднелись повсюду. На счастье, степные грабители не сожгли царский дворец. Быть может, им просто помешала погода – Гебелейзис нагнал туч да пролил дождем божественную ярость на головы пришлых.