Цент на двоих. Сказки века джаза - [6]

Кларк рассмеялся.

– Имей в виду, – продолжал Джим, – что если ты не поклянешься, что ничего такого не будет, я вот прямо здесь выхожу и на своих двоих чешу обратно до Джексон-стрит.

После непродолжительного спора они пришли к соглашению о том, что Джим, во избежание приставаний со стороны особ женского пола, наблюдает разворачивающееся действо с безопасного расстояния, а именно со скамейки в углу, а Кларк при этом имеет право проводить рядом с ним все время, свободное от танцев.

И в десять вечера лоботряс, скрестив ноги и старомодно сложив руки на коленях, пытался выглядеть так, будто ему не впервой и даже скучновато смотреть на танцующих. На самом же деле его застенчивость боролась со жгучим интересом к происходящему вокруг. Он смотрел, как из гардеробной друг за другом возникали девушки, прихорашивавшиеся, как яркие птицы, бросая невинные взгляды своим «дуэньям», затем, быстро обводя взглядом зал, они одновременно пытались оценить обстановку и реакцию этой «обстановки» на их появление; после чего, снова как птицы, они приземлялись и оседали в крепких объятиях поджидавших их кавалеров. Салли Кэрролл Хоппер, блондинка с томным взглядом, была в своем любимом розовом и блистала, как утренняя роза. Марджори Хайт, Мэрилин Уэйд, Гарриет Кэрри – все те девушки, которых он встречал, слоняясь в полдень по Джексон-стрит, в этот час, с аккуратно уложенными бриллиантином локонами, нежно подсвечивавшимися приглушенным светом люстр, казались ему таинственными незнакомками, похожими на розовые, голубые, красные и золотые фигурки из дрезденского фарфора, только что вынутые из печи и уже стоящие в витрине магазина.

Так он просидел полчаса. Периодические визиты оживленного Кларка, сопровождавшиеся ободряющим хлопком по колену и «Привет, старичок, ну как ты тут?», радости не прибавляли. Его узнавали, здоровались, некоторые даже останавливались переброситься парой фраз, но он понимал, что для всех было сюрпризом само его присутствие здесь, и он даже вообразил, что для некоторых этот сюрприз был неприятным. А в половине одиннадцатого все его смущение неожиданно улетучилось, происходящее вдруг приобрело интерес и он совершенно забыл о себе: из гардеробной вышла Нэнси Ламарр.

На ней было платье из желтого органди, состоявшее, казалось, лишь из сотен острых уголков, трех рядов оборок и большого банта сзади; вокруг нее вспыхивали фосфоресцирующие черные и желтые лучи. Лоботряс широко распахнул глаза, ему стало трудно дышать. Она задержалась в дверях, ожидая своего кавалера. Джим узнал его: это был тот самый незнакомец, которого он видел вечером рядом с ней в машине Джо Эвинга. Он смотрел, как она, подбоченясь, что-то тихо ему сказала и рассмеялась. Мужчина рассмеялся вместе с ней, и Джим внезапно почувствовал болезненный укол какого-то незнакомого чувства. Между парой, казалось, проскользнул какой-то луч, как прекрасная стрела с того солнца, которое еще минуту назад согревало и его. Лоботряс внезапно ощутил себя сорной травой под плетнем.

Через минуту к нему подошел румяный и сияющий Кларк.

– Привет, старичок, – в который уже раз за вечер воскликнул он, – ну как ты тут?

Джим ответил, что он тут вполне себе ничего.

– Пошли со мной, – скомандовал Кларк. – Я тут кое-чего раздобыл, и это будет гвоздь программы!

Джим неуклюже последовал за ним через весь зал и вверх по лестнице, в гардеробную, где Кларк извлек из кармана фляжку с безымянным напитком соломенного цвета:

– Из настоящей кукурузы!

Рядом уже стоял поднос с имбирным элем. Такой мощный нектар, тем более «из настоящей кукурузы», всегда лучше работает с чем-нибудь покрепче сельтерской.

– Ну что, дружище, – уже потише произнес Кларк, – Нэнси Ламарр сегодня великолепна?

Джим кивнул.

– Очень красива, – согласился он.

– Сегодня она нарядилась для проводов, – продолжал Кларк. – Видел с ней парня?

– Высокий? В белых брюках?

– Точно. Это Огден Меррит, из Саванны. Старый Меррит владеет заводом, выпускает безопасные бритвы. А сынок просто без ума от нее. Бегал за ней целый год.

– Она, конечно, та еще девчонка, – продолжал Кларк, – но мне она нравится. И не только мне. Ну да, она позволяет себе совершенно безумные выходки. Обычно выходит сухой из воды, но на ее репутации уже, наверное, места живого не найти.

– Неужели? – Джим поставил свой стакан. – А вкусно…

– Да, ничего. О, она настоящая сумасбродка. Играет в кости, представляешь? И ей нравится вкус спиртного. Я даже обещал ее угостить попозже.

– Она любит этого Меррита?

– Черт его знает. Но, похоже, все лучшие девчонки выходят замуж и куда-нибудь отсюда уезжают.

Он смешал себе еще один коктейль и аккуратно закрыл фляжку пробкой.

– Слушай, Джим, я сейчас иду танцевать и был бы весьма обязан, если бы ты взял эту фляжку на хранение, раз уж ты не танцуешь. Если кто-то заметит, что у меня в кармане фляжка, понятное дело, он сразу же подойдет и попросит угостить – и не заметишь, как все кончится и все мое веселье выпьет кто-нибудь другой.

Итак, Нэнси Ламарр собиралась замуж. Любимица всего города должна была стать собственностью индивидуума в белых брюках, и всего лишь потому, что отец носившего эти брюки делал лучшие безопасные бритвы. Спускавшемуся по ступенькам Джиму эта мысль показалась невероятно тоскливой. Впервые в жизни он переживал неясное романтическое томление. В его воображении возникла картина: Нэнси, жизнерадостная и веселая, идет по улице, в качестве дани у боготворящего ее продавца фруктов взимает с лотка апельсин, приказывает отнести на какой-то мифический счет стаканчик колы в аптеке и, собрав вокруг себя толпу кавалеров, с триумфом отъезжает в вечерний вихрь великолепия и музыки.