Цент на двоих. Сказки века джаза - [37]

Вдруг включился свет, и в помещении оказалось полно полицейских, лупивших дубинками направо и налево. Прогремел низкий голос:

– Слушать меня! Слушать меня! Слушать меня!

А затем:

– Всем немедленно прекратить и разойтись! Немедленно!

Помещение опустело, будто из раковины вытащили пробку.

Полицейский, сцепившийся в углу с солдатом, отпустил противника и толкнул его в сторону двери. Низкий голос звучал по-прежнему. Эдит заметила, что вещал стоявший у двери капитан полиции с бычьей шеей.

– Слушать внимательно! Что за дела? Одного из ваших же вытолкнули из окна, и он разбился насмерть!

– Генри! – позвала Эдит. – Генри!

Она из всех сил стала колотить по спине стоявшего перед ней человека; протиснулась между двумя другими; кулаками и визгом проложила себе дорогу к сидевшей на полу у стола очень бледной фигуре.

– Генри, – неистово воскликнула она, – что с тобой? Что с тобой? Они тебя ранили?

Его глаза были закрыты. Он застонал и, посмотрев на нее снизу вверх, с отвращением произнес:

– Они сломали мне ногу! Боже, что за кретины!

– Слушать меня! – выкрикивал полицейский капитан. – Слушать меня! Слушать меня!

IX

В восемь утра ресторан «Чайльдс» на Пятьдесят девятой улице едва ли отличается от любого другого ресторана – ну разве что шириной мраморных столиков да степенью блеска противней… За столиками вы увидите толпу бедняков с заспанными глазами, старательно уставившихся на еду прямо пред собой – чтобы не видеть других бедняков. Но ресторан «Чайльдс» на Пятьдесят девятой четырьмя часами ранее совершенно не походит на любой другой ресторан «Чайльдс» – хоть в Портленде, который в штате Орегон, хоть в Портленде, что в штате Мэн. В его тускло освещенных – но при этом идеально чистых! – стенах вы обнаружите гремучую смесь из юных хористок, студентов, дебютанток, повес и проституток – весьма представительную мешанину блестящих типов не только с Бродвея, но даже и с самой Пятой авеню!

Ранним утром второго мая в ресторане было необычно много народу. Над мраморными столешницами склонялись оживленные лица эмансипе, чьи папаши единолично владели целыми поместьями. Девушки с удовольствием и смаком поглощали гречишные оладья и омлеты, и совершенно невозможно было даже представить, чтобы они отважились на такой подвиг в этом же месте, но четырьмя часами позже.

Почти все посетители переместились сюда с бала клуба «Гамма Пси» в «Дельмонико», не считая нескольких юных хористок из ночных клубов, сидевших за боковым столиком и очень жалевших о том, что они поленились как следует снять грим по окончании представления. Из разных углов на эмансипе с утомленным и смущенным любопытством уставились серенькие, как мыши, фигурки, казавшиеся здесь абсолютно лишними. Но эти серенькие фигурки были лишь исключением. Наступило утро, только что закончился первый день мая, и в воздухе все еще витало праздничное настроение.

Протрезвевший, но еще не совсем пришедший в себя Гас Роуз относился к классу этих самых «сереньких фигурок». О том, каким образом он выбрался из хаоса и добрался с Сорок четвертой до Пятьдесят девятой улицы, он помнил лишь в самых общих чертах. Он видел, как тело Кэрола Кея погрузили в санитарную машину и увезли, после чего Роуз двинулся в направлении жилых кварталов города, в компании еще двух или трех солдат. Где-то между Сорок четвертой и Пятьдесят девятой улицами солдаты встретили каких-то дамочек и испарились. Роуз добрел до площади Колумба и, дабы удалить свою жажду кофе и пончиков, избрал сияющий огнями ресторан «Чайльдс». Он вошел и сел за столик.

Вокруг него царила беззаботная атмосфера, слышались обычная болтовня и пронзительный смех. Поначалу он ничего не понял, но спустя пять минут до него дошло, что перед ним – завершение какой-то веселой вечеринки. Повсюду, как у себя дома, бродили исполненные братских чувств возбужденные молодые люди «навеселе», пожимая руки всем подряд и изредка задерживаясь у какого-нибудь столика, чтобы радостно поболтать; нервные официанты, разносившие на поднятых вверх подносах пирожные и омлеты, безмолвно чертыхались и норовили оттолкнуть их с дороги. Сидевшему за самым неприметным и пустым столиком Роузу все происходящее казалось ярким калейдоскопом красоты и буйной радости.

Через некоторое время он стал обращать все больше внимания на пару, сидевшую по диагонали от него спиной к остальным посетителям; кажется, там происходило что-то интересное. Мужчина был пьян. На нем был смокинг, галстук он развязал, а вся рубашка топорщилась от высохших пятен вина и воды. Его тусклые покрасневшие глаза неестественно блуждали из стороны в сторону. Он тяжело дышал, приоткрыв губы.

«Вот так погулял!» – подумал Роуз.

Женщина была почти – если не совсем – трезва. Она была симпатичная, с темными глазами и лихорадочно-ярким румянцем – и, как ястреб, не спускала своего внимательного взора со спутника. Время от времени она наклонялась и что-то напряженно ему говорила шепотом, а он отвечал, с трудом кивая головой или гнусно и мерзко подмигивая.

Роуз, не говоря ни слова, несколько минут их пристально изучал, пока женщина не бросила на него быстрый злой взгляд; после этого он тут же перевел глаза на двух наиболее подозрительно веселых гуляк, сидевших за несколькими сдвинутыми в кружок столами. К своему удивлению, он узнал одного из них: это был тот самый молодой человек, который оказал ему столь нелепое гостеприимство в «Дельмонико». Из-за него он вспомнил о Кее – с глухой сентиментальностью и не без благоговейного трепета. Кей погиб. Он упал с высоты тридцати пяти футов, и его череп раскололся, как кокос.