Ценой потери - [68]

— А были бы вы там у места?

— Почему же нет?

— Вас слишком тревожит утрата веры, Куэрри. Вы то и дело трогаете эту болячку, как будто хотите сковырнуть ее. С меня достаточно существования мифа, а вам этого мало, вам подавай либо веру, либо неверие.

Куэрри сказал.

— Там кого-то зовут. Мне на секунду показалось, что меня. Человеку всегда кажется, что это его зовут. Даже если в именах совпадает только один слог. Мы такие эгоцентрики.

— Вы, должно быть, очень крепко верили, если так тоскуете без веры.

— Если это можно назвать верой, так я проглотил тот миф целиком, не разжевывая. Сие есть тело мое, сие есть кровь моя. Когда я читаю теперь это место, мне так ясна его символичность, но разве можно требовать от бедных рыбарей, чтобы они понимали символику? Я только, поддаваясь суеверию, вспоминаю, что от причастия я отказался до того, как перестал верить. Священники усмотрели бы тут определенную связь, Рикэр назвал бы это отвержением Божественной благодати. Да, пожалуй, вера — это своего рода призвание, а у большинства людей в сердце и в уме не хватает места для двух призваний сразу. Если мы на самом деле верим во что-то, нам волей-неволей надо идти в своей вере все дальше и дальше. Иначе жизнь постепенно сведет ее на нет. Моя архитектура топталась на месте. Нельзя быть ни полуверующим, ни полуархитектором.

— Стало быть, вы хотите сказать, что и этой половинки в вас теперь не осталось?

— Вероятно, оба мои призвания были недостаточно сильными, и жизнь, которую я вел, убила их. Надо, чтобы призвание в тебе было очень, очень сильное, иначе ты не устоишь перед успехом. Популярный священник, популярный архитектор… Отвращение с такой легкостью убивает их талант.

— Отвращение?

— Да. Отвращение к похвалам. Если бы вы знали, доктор, до какой степени они глупы и тошнотворны! Люди, губившие мои церкви, потом громче всех пели мне хвалу. Книги, которые обо мне писали, благочестивые побуждения, которые мне навязывали, — этого было вполне достаточно, чтобы отвратить меня от чертежной доски. Устоять перед всем этим с моей верой было нельзя. Славословия попов и ханжей — этих Рикэров, которых хватает везде и всюду.

— Люди большей частью довольно легко мирятся со своим успехом. А вы приехали сюда.

— По-моему, я почти от всего вылечился, даже от чувства отвращения. Мне здесь было хорошо.

— Да, вы уже довольно свободно начинали владеть пальцами, несмотря на увечье. А одна болячка все-таки осталась, и вы все время ее бередите.

— Ошибаетесь, доктор. Вы иной раз совсем как отец Тома.

— Куэрри! — теперь уже совершенно явственно донеслось из темноты. — Куэрри!

— Рикэр, — сказал Куэрри. — Должно быть, приехал сюда за женой. Надеюсь, сестры не пустили его к ней. Пойду поговорю…

— Пусть сначала остынет.

— Надо же ему объяснить, пусть видит, как это все нелепо.

— Тогда отложите объяснение до утра. В темноте он все равно ничего не увидит.

— Куэрри! Куэрри! Где вы, Куэрри!

— Вот дурацкое положение! — сказал Куэрри. — И надо же, чтобы это случилось именно со мной. Безвинный прелюбодей. Недурное название для комедии.

Губы у него скривились в попытке улыбнуться.

— Дайте мне лампу.

— Мой вам совет, Куэрри, не связывайтесь вы с ним.

— Надо же что-то сделать. Он поднял такой крик. Отец Тома прав, это действительно скандал.

Доктор нехотя вышел следом за ним. Гроза совершила полный круг и снова двигалась на них откуда-то из-за реки.

— Рикэр! — крикнул Куэрри, высоко поднимая лампу. — Я здесь. — К ним кто-то бежал, но, когда бегущий попал в круг света, они увидели брата Филиппа.

— Прошу вас, зайдите в дом, — сказал брат Филипп, — и запритесь. Мы опасаемся, что Рикэр с оружием.

— Что он, сумасшедший? Не будет же он стрелять! — сказал Куэрри.

— Ну, все-таки… во избежание неприятностей…

— Неприятностей? Удивительная у вас способность преуменьшать, брат Филипп.

— Я вас не понял.

— Не важно. Я послушаюсь вашего совета и залезу к доктору Колэну под кровать.

Он пошел было к дому и вдруг услышал голос Рикэра:

— Стойте. Ни с места. — Рикэр нетвердыми шагами вышел из темноты. Он обиженно забрюзжал: — Я вас ищу, ищу.

— Вот я, здесь.

Все трое посмотрели на его правую руку, засунутую в карман.

— Мне надо поговорить с вами, Куэрри.

— Ну, говорите, а потом я тоже кое-что вам скажу.

Наступило молчание. Где-то в лепрозории залаяла собака. Молния озарила их, точно вспышка блицлампы.

— Я жду, Рикэр.

— Вы… вы отступник.

— Что же, затеем диспут на религиозные темы? Я признаю, что в вопросе о любви к Богу вы более сведущи.

Ответ Рикэра был почти целиком погребен под тяжким обвалом грома. И только конец последней фразы высунулся наружу, точно пара ног, торчащих из-под обломков.

— …убедить меня, что запись в дневнике сделана в шутку, а сами прекрасно знали, что она с ребенком.

— С вашим ребенком. Не с моим.

— Докажите. Это еще надо доказать.

— Доказательство от противного — вещь трудная, Рикэр. Конечно, доктор может взять у меня кровь на определение группы, но вам придется ждать месяцев шесть…

— Кто дал вам право смеяться надо мной!

— Я смеюсь не над вами, Рикэр. Ваша жена не пощадила нас обоих. Я назвал бы ее лгуньей, да она вряд ли отдает себе отчет в том, что такое ложь. По понятиям вашей жены, правда — это все то, что послужит ей защитой или поможет уехать домой, в детскую.