Цена утопии. История российской модернизации - [24]

По понятиям дворян того времени – может, ибо крепостное право для множества образованных людей – никоим образом не рабовладение. Достаточно вспомнить «Выбранные места из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя.

Крепостничество они трактуют, подобно некоторым нашим современникам, как систему социального патронажа, покровительство сирым и убогим крестьянам. Не случайно Одоевский, например, был убежден, что в 1900 году дворяне будут сдавать экзамен на звание помещика.

Приезд «Ученого немца»

Timeo Danaos et dona ferentes[2].

Вергилий. Энеида

В том, что к середине XIX века община уже превратилась в национальный миф, огромную роль сыграл барон Август фон Гакстгаузена (1847). Ведь славянофилов тогда печатали мало.

Этот немного подзабытый персонаж нашей истории «открыл», как говорили в XIX веке, общину в 1843 году, когда с разрешения правительства и за его счет путешествовал по России. Его выводы, опубликованные в 1847 году, в большой мере навеянные общением со славянофилами в Москве, были весьма неожиданными.

Он объявил, что «во всех других странах Европы глашатаи социальной революции ополчаются против богатства и собственности: уничтожение права наследства и равномерное распределение земли – вот лозунг этих революционеров. В России такая революция невозможна, так как утопия европейских революционеров в этой стране получила в народной жизни свое полное осуществление», поскольку в общине все равны и каждый новый ее член получает свою долю земли.

То есть западные социалисты борются за ситуацию, которая уже реализована в русской крепостной общине! Вот где, оказывается, воплотились мечты французских революционеров!

Поэтому Гакстгаузен считает, что этот «удивительный общинный строй заслуживает того, чтобы позаботиться о его сохранении», а так как внедрение западных форм промышленности неизбежно разрушит его, он категорически против индустриализации России.

Нельзя, видимо, лучше и эффектнее уравнять крепостничество и социализм, чем это сделал Гакстгаузен. Ведь если А равно Б, то ведь и Б равно А. Поставив, по сути, знак равенства – пусть и примерного – между ними, Гакстгаузен защитил первое и объявил борьбу за второй неактуальной для России.

Это хорошо понимали современники. Так, Д. А. Столыпин, двоюродный дядя реформатора, отмечал, что Гакстгаузен первым

под влиянием социалистических идей на Западе открыл у нас общину. Восхваление общины, к чему стремились коммунисты того времени и что, казалось, было осуществлено крепостною общиной в России, – идея, прямо пришедшая к нам с Запада, такою ее и выставил барон Гакстгаузен Западной Европе.

До тех пор мы все знали общину на практике, и никто из современников, могу это утверждать, не думал о ее восхвалении до появления книги барона Гакстгаузена. Для всякого беспристрастного лица увлечение общиной есть увлечение западными воззрениями на социализм.

И это обстоятельство крайне важно для понимания идейных пружин нашей истории последних 170 лет.

В целом Гакстгаузен сильнейшим образом содействовал идеализации общины и оказал огромное влияние на выработку мировоззрения всего русского общества середины XIX века. Он серьезно подкрепил тезисы об общине как истинной выразительнице «народного духа» России и как гарантии от пауперизма и пролетаризации деревни. Для множества русских людей вплоть до 1917 года это стало аксиомой.

Кстати, его роль не ограничилась тем, что в 1847–1852 годах он как бы поставил «знак качества» на воззрениях славянофилов и придал им европейскую известность. Его авторитет в глазах Александра II был столь высок, что он сыграл некоторую роль в подготовке реформы 1861 года.

Я не собираюсь демонизировать Гакстгаузена (хотя и принижать его роль было бы неверно). Важнее понять, почему его мысли оказались так востребованы. Думается, что едва ли «проект „Гакстгаузен“» имел бы такой оглушительный успех, если бы он одновременно не угадал и не угодил, если бы его построения не соответствовали мыслям и желаниям – тайным и явным – русского общества видеть в России уникальный самобытный мир.

О чем звонил «Колокол»?

На людей, чьи поступки до такой степени зависят от настроения, нельзя возлагать никакой серьезной ответственности.

Стефан Цвейг

Дальнейшая судьба идей славянофилов в большой мере связана с яркой, местами обаятельной и даже феерической, однако абсолютно безответственной фигурой основателя крестьянского (общинного) социализма, то есть левого народничества, А. И. Герцена.

Герцен исключительно важен для нашей истории, поскольку именно с ним в огромной степени связано развитие не только революционных идей, но и русского общества в целом.

Крайне «разочарованный» итогами революций 1848–1849 годов, но так и не смирившийся с нравственным падением европейцев, оказавшихся «мещанами», Герцен прочел два первых тома опуса Гакстгаузена, вышедших в 1847 году.

После этого он быстро и весьма беззастенчиво переформатировал идеи славянофилов и Гакстгаузена и, убрав из них христианскую составляющую, выдвинул теорию «общинного социализма», сыгравшую огромную роль в нашем идейном развитии.

Теперь – вопреки прежнему своему мнению 1843–1844 годов – он был согласен с тем, что в русской уравнительно-передельной общине уже воплощены те идеалы эгалитаризма, демократии и пр., о водворении которых в обществе «грезят» социалисты Запада.