Цена утопии. История российской модернизации - [2]

С одной стороны, удивляться тут нечему: Россия не относилась к числу передовых стран. Однако следует иметь в виду: на то, чтобы мы с пеленок помнили об этом, за последние сто лет были израсходованы гигантские ресурсы и методы убеждения, включающие ГУЛАГ. Ведь образ царской России как отсталой страны с незавершенными реформами и ограниченными возможностями имеет смысл только в соотнесении с Россией Советской – страной успешных реформ и неограниченных возможностей, включая практику неограниченного геноцида собственного народа.

С другой стороны, парадигма отсталости и кризиса не позволяет ответить на очень простые вопросы. Прежде всего – как она совмещается с тем, что именно после 1861 года русская культура завоевала безоговорочное мировое признание, в том числе первые Нобелевские премии в области науки? Отсталая страна может дать одно-два великих имени, но не мощный взлет культуры на протяжении десятилетий.

При всех сложностях дореволюционная индустриализация отнюдь не была, условно говоря, ни строительством вертолета на Демидовской мануфактуре XVIII века, ни разведением цитрусовых на берегу моря Лаптевых, ни даже «пятилеткой в четыре года». Самые современные заводы во второй половине XIX – начале ХХ века строились, как мы увидим, за год-полтора-два, и для этого не нужна была «сплошная коллективизация». Столыпинская аграрная реформа за несколько лет безусловно преобразила страну к лучшему. Оказалось, что царизм способен проводить успешные масштабные преобразования. Однако почему же тогда заводов строили недостаточно? И почему реформа Столыпина была проведена, как полагают многие, слишком поздно?

Мой ответ таков.

Я считаю, что после 1861 года Россия во многом сознательно де-факто реализовывала антикапиталистическую утопию, согласно которой в индустриальную эпоху, во второй половине XIX века можно быть «самобытной» великой державой, то есть влиять на судьбы мира, принципиально отвергая все то, за счет чего конкуренты добились преуспеяния, и в первую очередь – общегражданский правовой строй и свободу предпринимательства. Естественным следствием этой политики стало унизительное поражение в Русско-японской войне, спровоцировавшее революцию 1905 года. И лишь с 1906 года вектор развития страны начал меняться.

Сказанное поворачивает в другой ракурс тему вечной отсталости России, и нам предстоит в этом разобраться.

Чтобы уяснить причины возникновения утопии и факторы, обеспечившие ее устойчивость во времени и популярность среди представителей разных политических течений, необходимо охарактеризовать эволюцию положения дворянства и крестьянства до 1861 года, восприятия первым второго, аграрной политики самодержавия, правосознания, а также особенности идейного развития русского общества во второй четверти XIX века, повлиявшие на конструкцию Великой реформы и ход модернизации.

В сущности, нам нужно получить развернутые ответы на два вопроса.

1. Каким образом элементарный как будто хозяйственный сюжет – как выгоднее получать с крестьян подати, посадив их на участки, передаваемые по наследству, или заставляя уравнивать землю сообразно переменам в составе семей либо достатка, – превратился в проблему крестьянской общины, «в социальную проблему, в вопрос о судьбах России»?

2. Почему П. А. Столыпин в 1906 году считал, что «наша земельная община – гнилой анахронизм, здравствующий только благодаря искусственному, беспочвенному сентиментализму последнего полувека, наперекор здравому смыслу и важнейшим государственным потребностям»?

Мне необходимо сказать так много, а объем текста столь ограничен, что известный схематизм изложения неизбежен. Поневоле приходится жертвовать не только существенными деталями, но и некоторыми важными сюжетами. Однако те, кого заинтересует изучаемая проблематика, имеют возможность обратиться к работам моих коллег и моим собственным из библиографии в конце книги.

Всеобщее закрепощение сословий

Начать нам придется издалека, с феномена всеобщего закрепощения сословий, без осознания и учета которого понять историю России невозможно.

Крепостное право ассоциируется у нас, как правило, только с крестьянством. Тот факт, что дворянство, точнее, служилые люди по отечеству, стали крепостными государства раньше крестьян как минимум на век, а то и полтора (как считать), у большинства неисториков вызывает искреннее удивление.

Между тем термин «всеобщее закрепощение сословий» означает, что в течение нескольких столетий, в основном в XVI–XVIII веках, большинство, а при Петре I – практически все население России, от бояр до крестьян и холопов, от священнослужителей до посадских, было закрепощено государством, корпорациями (то есть общинами, либо церковной иерархией) или частными лицами. В большей или меньшей степени, в том или ином виде – но закрепощено.

Крепостное право – это комплекс юридических норм, устанавливавших и закреплявших личную зависимость человека от его господина. Диапазон этой зависимости был очень широк и соотносился с местом и временем, поэтому термин «крепостное право», покрывающий явления разного порядка, нередко вводит нас в заблуждение.